В конечном итоге, написал он, остается боль. Каждый раз, когда я ощущал ее, я открывал конверт и вынимал записку.
Объявился он той теплой осенью, когда погода, казалось, совершенно вышла из своего графика, когда все вокруг перевернулось и стало с ног на голову: к примеру, вы смотрите в яму в земле и видите там звезды и созвездия, а взглянув на небо, — грязь и свисающие деревья. Как если бы кто-то ударил ладонью по глобусу и весь мир, по крайней мере мой собственный, пошел кругом.
Иногда ко мне заходили Бубба, Ричи, Девин или Оскар. Мы сидели, болтали о футбольных матчах, о боулинге или просто о фильмах. Мы не говорили ни о прошлой осени, ни о Грейс, ни о Мэй. Мы не вспоминали Энджи. И мы никогда не говорили о нем. Он сделал свое черное дело, и нечего говорить об этом.
В конечном итоге, сказал он, остается боль.
Эти слова, написанные на клочке белой бумаги, размером 8 на 11, заворожили меня. Такие простые, они иногда кажутся мне высеченными на камне.
Глава 1
Наш офис находился в башне, и мы с Энджи как раз пытались привести в порядок кондиционер, когда позвонил Эрик Голт.
Обычно середина октября в Новой Англии такова, что поломка кондиционера не вызывает осложнений. Сломанный обогреватель — другое дело. Но осень была не совсем нормальной. В два часа дня температура достигала двадцати с лишним градусов, а жалюзи на окнах все еще сохраняли влажный и удушливый запах лета.
— Может, нам позвать кого-нибудь, — сказала Энджи.
Я хорошенько хлопнул ладонью по кондиционеру, включил его снова. Никакого результата.
— Спорим, это привод, — сказал я.
— То же самое ты говорил, когда сломалась машина.
— Гм… — Я молча сверлил кондиционер взглядом секунд двадцать.
— Ругай его страшными словами, — сказала Энджи. — Вдруг поможет.
Я перевел свой взгляд на нее, но получил не больше отклика, чем от кондиционера. Очевидно, мне надо поработать над своим взглядом.
Зазвонил телефон, и я снял трубку с тайной надеждой, что тот, кто звонил, разбирается в механике. Но это был всего лишь Эрик Голт.
Он преподавал криминалистику в университете Брайса. Мы встретились с ним, когда он еще читал лекции в Массачусетсом университете, и я прослушал пару его курсов.
— Понимаешь что-нибудь в кондиционерах?
— Пробовали включать-выключать? — спросил он.
— Да.
— И ничего не сдвинулось?
— Абсолютно.
— Постучите по нему пару раз.
— Пробовали.
— Тогда зовите мастера.
— Спасибо за помощь. Она нам очень пригодилась.
— Ваш офис по-прежнему в башне?
— Да. А что?
— У меня для вас солидная клиентка.
— В чем же дело?
— Хотелось бы, чтоб она наняла вас.
— Прекрасно. Приводи ее сюда.
— В башню?
— Разумеется.
— Ты не понял, хотелось бы, чтоб она наняла вас.
Я обвел взглядом наш крошечный офис.
— Ты прав, Эрик, здесь холодновато.
— Сможешь приехать в Льюис Уорф, скажем, завтра в девять?
— Думаю, да. Как ее зовут?
— Дайандра Уоррен.
— В чем ее проблема?
— Думаю, лучше она скажет это тебе сама. С глазу на глаз.
— Идет.
— Я тебя там завтра встречу.
— Тогда увидимся.
Я собрался повесить трубку.
— Патрик.
— Да?
— У тебя есть младшая сестра по имени Мойра?
— Нет. У меня есть старшая, и ее зовут Эрин.
— О!
— В чем дело?
— Ничего. Завтра поговорим.
— Тогда до завтра.
Я повесил трубку, взглянул на кондиционер, затем на Энджи, снова на кондиционер и позвонил, наконец, мастеру.
* * *
Дайандра Уоррен жила на верхнем этаже пятиэтажного дома в Льюис Уорф. Из ее окон открывалась панорама порта, огромные окна в деревянных рамах заливали восточную часть этажа мягким дневным светом. Сама она напоминала тип женщины, которой в принципе ничего не нужно, по крайней мере в этой жизни.
Волосы медового оттенка струились по ее челу изящной ниспадающей волной, переходя по бокам в мальчишескую стрижку. Ее темная шелковая блузка и светло-голубые джинсы были с иголочки, а точеные черты лица с нежной и прозрачной, золотистого оттенка кожей напоминали воду в хрустальном сосуде.
Она открыла дверь и сказала: «Мистер Кензи, мисс Дженнаро» мягким, таинственным шепотом, предполагавшим, что в случае необходимости ее все равно услышат. «Пожалуйста, входите».
Квартира была прекрасно обставлена. Диван и кресла в гостиной были обиты кремовой тканью, что гармонировало с кухней из карельской березы и красно-коричневыми тонами персидских и американских ковров, устилающих паркетный пол. Сочетание цветов придавало жилищу тепло и уют, но сама хозяйка излучала спартанскую строгость, явно не собираясь уделять внимание светским беседам и вообще каким-либо сантиментам.
К окнам примыкала оголенная кирпичная стена, которую подпирала блестящая металлическая кровать, гардероб из орехового дерева, три книжных стеллажа из березы и письменный стол. В квартире не было никаких стенных шкафов и вообще никакой одежды. Казалось, хозяйка пользовалась только свежевыстиранным, отглаженным бельем, которое уже ждало ее, когда она выходила из душа.
Она провела нас в гостиную, и мы уселись в кресла, сама она после некоторого колебания выбрала диван. Нас разделял кофейный столик из дымчатого стекла, в центре которого лежал обычный почтовый конверт, а слева от него — пепельница и старинная зажигалка.
Дайандра Уоррен улыбнулась.
Мы улыбнулись в ответ. — «Хотелось бы поскорее познакомиться с делом».
Ее глаза расширились, и улыбка застыла на лице. Возможно, она ждала от нас каких-либо подтверждений нашей достаточно высокой квалификации, перечисления наших достижений на расследовательской ниве.
Улыбка Энджи увяла сама собой, но я задержал свою еще на несколько секунд. Надо же было все-таки создать имидж эдакого удачливого детектива, вызволяющего потенциального клиента из беды. Патрик Кензи по прозвищу «Живчик». К вашим услугам.
Дайандра Уоррен сказала:
— Не знаю, как и начать.
Энджи произнесла:
— Эрик сказал, у вас неприятности, и мы, возможно, сумеем помочь вам.
Она кивнула, и радужка ее светло-карих глаз на какой-то миг будто рассыпалась, высвобождая изнутри нечто потаенное. Она поджала губы, взглянула на свои тонкие руки, и в тот момент, когда она подняла голову, входная дверь отворилась и вошел Эрик. Его рыжие с проседью волосы были стянуты на затылке в нечто, напоминающее ослиный хвост, но в целом он выглядел лет на десять моложе своих сорока шести или семи — насколько мне известно. На нем были брюки цвета хаки и полотняная рубаха под темной спортивной курткой с оторванной нижней пуговицей. Спортивная куртка смотрелась на нем несколько странно: создавалось впечатление, что портной не рассчитывал на револьвер, торчащий на бедре у Эрика.
