облака напоминали далекие верхушки гор.
— Вон, рядом, большой змей летит! — восторженно продолжал Дмитрий. — Ах, как отчетливо видны его крылья! Чудеса! Ты видишь?
— Да где же? — Я бегло осматривал каждое облако, но подобие летящего змея так и не смог рассмотреть.
— Вот же! Около ворона и останков башни! Выше гляди!
Я перевел взгляд на «ворона и останки башни», которые все еще были для меня верхушками гор, и с изумлением засмеялся:
— Я вижу!
Действительно, крылатый змей с распахнутой пастью гордо возвышался над «горами», а его длинный острый хвост прогнулся под неестественным углом, либо же то было продолжение четвертой лапы…
Моему восторгу не было предела. Все это казалось волшебством, а Дмитрий — волшебником, который создавал эти невероятные образы. Я никогда не смотрел на небо с таким искренним восхищением и интересом.
— Я так счастлив, мой дорогой друг, так счастлив! — с трепетом произнес Дмитрий, укладывая голову на траву. — Я бы все отдал, лишь бы вновь и вновь выезжать так с тобою куда-либо и любоваться этими прекрасными явлениями, чувствовать себя на «своем» месте. Я не знаю, как мне благодарить того, кто наделил меня такой необъятною любовью к природе!
Будто бы отвечая на его слова, нежно запели птицы, вдали замычала корова, подул ветерок, приятно щекоча лицо. Все вокруг словно слышало и понимало Дмитрия, отвечало на его искреннюю любовь теми же чувствами. Я ощущал эту гармонию всем своим нутром, отчего мое сердце дрожало, искрилось и ликовало.
Это место, этот день — все это я буду хранить в своей памяти всю жизнь.
***
А вечером того же числа я почему-то вспомнил, как в К-городе, разбирая сумки, Дмитрий нашел у меня скрипку. Кроме того, я был счастливым обладателем рояля, а скрипку мне подарили в качестве сувенира, но я ни разу не играл на ней. Зато мой товарищ тут же взял в руки смычок, сыграл пару нот, а затем виртуозно исполнил сначала несколько композиций Маттейса и Моцарта, а после и свои собственные. И я вновь подивился: каким же талантливым был мой приятель!
Однако в тот же миг опечалился: удача никогда не была на его стороне. Все таланты Дмитрия до сих пор оставались незамеченными. Мне искренне жаль таких людей. Я понимал и понимаю, что ничем помочь ему не могу, и все же, с воодушевлением когда-либо рассказывая о своих успехах, во мне часто просыпается странное чувство вины, а потом еще долго мучает совесть…
О, читатель, уж если постигнет тебя неудача, если злых людей окажется больше, знай, ты не одинок — с тобою тысячи таких же борцов за правду. Не забывай и Дмитрия, всегда помни его, как такого же несчастного путника в несправедливом и жестоком мире.
19.08
Ах, Дмитрий! Ненавижу я тебя за твое легкомыслие! Совесть теперь меня ежечасно гложет, ибо не смог отговорить тебя! Хитрец тот барин, а кроме того и умен, но недооценил он своего противника.
***
В тот вечер смог-таки Дмитрий насолить тому барину. По его рассказу, обыкновенно спокойный и немногословный господин в сердцах, в припадке безумного гнева кричал что-то о Боге, взывал к совести, а чуть успокоившись, заявил, что вызывает Дмитрия на поединок, так как тот самым бессовестным образом оскорбил его честь.
Я решительно перебил моего приятеля:
— Пиши письмо с извинениями! Сейчас же!
— Как можно! — возмутился Дмитрий. — Уж если так сложились обстоятельства, ни о каких письмах и речи быть не может!
— Ей богу, переступи же ты через свою гордость! — Я безуспешно пытался вразумить своего товарища. — Или не понимаешь, как все может закончиться?!
— О какой гордости может идти речь? Ты не был там, потому знать не знаешь, из-за чего именно встрял конфликт.
— Ну так просвети меня!
Поколебавшись мгновение, тот вкратце поведал о случившемся, избегая подробных деталей, однако и без того я сумел понять суть: агрессором выступал мой товарищ.
— Чем ты думал, когда позволил себе такую бессовестную наглость?! Позабыл, кто он таков? — набросился я на Дмитрия.
— Негодяй он, обманщик, вот кто! Рабочие его отзывались о нем именно так!
— Еще и с крестьянами успел пораспускать слухи?! Совсем страх потерял? Мы на чужой земле, тут иные правила!
— По вине этого паршивца страдали многие! Он подл, жесток и жаден! Он не достоин столь роскошной жизни.
— Уж не тебе судить, кто здесь чего достоин, а кто — нет, — довольно жестко произнес я. — Мы всего лишь гости, мы не должны вмешиваться в здешний порядок, а уж тем более — пытаться нарушить его!
— Разве столь бесчеловечное поведение можно назвать порядком?
— Везде разные порядки, уж ты-то должен понимать это!
— Но нормы морали для всех одни!
Я глубоко и порывисто вздохнул, понимая, что спорить с моим другом бесполезно, да и слишком поздно. Это уже произошло, теперь нужно понести заслуженное наказание за остроту языка своего приятеля. А если продолжу спор, то высока вероятность того, что мы и вовсе переругаемся, а уж этого-то сейчас как раз и не хватает. Как можно быть таким самоотверженным глупцом?!
— И что же ты планируешь делать дальше? — спокойно спросил я, пуская на Дмитрия уставший взгляд.
— Ну, на самом деле я хотел попросить тебя о помощи… — смущенно ответил мой товарищ, опуская голову.
Я удивленно вскинул брови, однако догадывался, к чему тот клонит.
— Конечно, я не стану молить его о прощении…
— А подумал ли ты, что будет с теми «бедными» крестьянами? Многие крепостные жалуются на своих хозяев. Ты будешь помогать всем им?
— Нет, конечно. Я не смогу помочь всем им.
— Но ведь таких «паршивцев» очень много! И все они портят жизнь своим крепостным…
— Полно же, слишком поздно о чем-либо думать.
— Никогда не поздно написать письмо и забрать свои слова назад, — мягко улыбнулся я.
— О, нет. Между прочим, я хотел просить тебя быть моим секундантом!
Я не мгновение задумался. Меня охватило странное предчувствие. Мне дважды доводилось выступать в роли секунданта для своего товарища. Тогда меня всегда охватывала тревога, но в этот раз все было несколько иначе.
— Я знаю, о чем ты думаешь, — продолжал упрашивать Дмитрий, — но сейчас не то время, чтобы отступать.
— Почему?
Повисла напряженная пауза. Я думал. Точнее, конечно, я не хотел, чтобы мой товарищ стрелялся, я скорее обдумывал и прикидывал все возможные варианты исхода событий.
— И что же будет, если я не стану помогать тебе?
Дмитрий в растерянности опустил голову, явно не ожидая такого поворота. Тогда он был, наверное, самым несчастным человеком на Земле.
— Ты ведь хотел возвратиться
