и посмотрев на меня Прекрасными Очами так, что сердце захолонуло как будто падаешь:
— Ну какая я тебе "тётенька"? Перед тобой старший следователь по особо важным делам Генеральной Прокуратуры Архангел ***
(А что вы думали, что я вам вот так, просто, "заветное имя", на "блюдечке с голубой каёмочкой"? Ага, щас!)
— Да это я уже понял, — обиженно склонив голову отвечаю я, — а за что меня сюда? Я же пока ничего плохого…, ПАЛКУ МОЮ отобрали…, кому она мешала? Безвредная игрушка…
— Да что ты говоришь?! — одновременно и иронично, и возмущённо всплескивает руками Воспитатель, — а кто только что, этой "безвредной деревяшкой" Пашку *** укокошил?!
— А чё сразу я?! — с криком, возмущённо подпрыгиваю на стуле, — он сам первый начал! Мне и так хреново было. Только-только от греховного дурмана очухался, ничего не понимаю что внутри и вокруг меня происходит. Всё во что верил рассыпалось как соломенный домик. А он тут ещё! Мало того, что эта…, ну вы знаете про кого я, зачем то "жопой вокруг меня крутить" начала, так ещё и он! Я тогда, только с утренней службы вышел, иду и ничего понять не могу, ума не приложу, что такое происходит, зачем она? А тут он звонит и говорит, мол чего ты не захотел с девушкой заговорить, познакомиться? Я ему, откуда ты знаешь? Ты же сейчас за тыщщу километров отсюда, а это только что произошло! А он мне, самодовольно так, а я говорит, мол тоже причащаюсь, и естественно, кое-что могу, так что ты мол, говорит он мне, давай, подойди к ней, заговори, познакомься, ну и так далее. Но учти, говорит, нравоучения мне тут же, прям "благопристойные"! Когда ты с ней уже будешь заниматься сексом, то ни в попу, ни в рот… Ну куда это? Это же "ни в какие ворота"! И чё мне было с ним делать? Вот и "огрел" я его, со всей дури, Мечом Богатырским, чтоб не болтал лишнего…
— Ну ладно, об этом потом поговорим, позднее, — прерывает меня Допрашивающий, — "оружие" пока у тебя изымается…
— Пока?! — не теряя надежды вскидываюсь я.
— Не знаю, — слышится в ответ, — это как Она, Сама, Генеральный Прокурор решит. Может и навсегда.
— А чё мне тогда?! — сквозь слёзы всхлипываю я, — а как же мне? А чем я с ними, теми которые меня сюда притащили, драться буду? У них и зубы, и когти, и хвосты с шипами, а я с "голыми руками"…
— Всё не ной, — сердито обрывает меня Следователь и положив руку на тетрадку спрашивает, — знаешь что здесь?
Успев немного подсмотреть, ранее, в заполненные неведомыми письменами голубые в косую линейку листы тетради для первоклассника:
— Думаю, что там грехи мои ранние перечислены, ну те, — мотнув головой показывая себе за спину, отвечаю я, — которые эти, "подсматривающие", про меня понаписали.
— Нет, — с неизмеримой печалью возражается мне, — это только список тех "дел", которые они на тебя "поназаводили", — постукав указательным пальцем по зелёной обложке, большим пальцем указав позади себя на стеллажи "школьной библиотеки", — как бы "каталог" всего того, что они насобирали про тебя там.
— Ахуеть! — слышится сзади меня злорадно восторженный вопль, — вот это он, блядь, насрал так насрал!
— "По губам" давно не получал?! — гневно вопрошает Следователь, — чтоб после допроса тысячу раз написал: "я больше никогда не буду материться"!
— Да нихуя ему это не поможет! — чуть менее самоуверенно возражает тот же голос, — сказано же, что горбатого только могила…
— Десять тысяч раз!
— Да я! — совсем уже еле и слышно, придавлено.
— Сто тысяч раз!
Гробовое молчание.
— А мне можно спросить? — пискляво как мышонок вопрошаю уже лично я и получив дозволение говорить, продолжаю, — а почему мной, моим делом такие Высокие Власти занимаются? Что я такое натворил? Что совсем?
— Ну, гадёныш ты, конечно, редкостный, — слышится в ответ, — хотелось бы сказать, что бывают и хуже, но не решаюсь. Время покажет. Ну что ж, приступим собственно к твоему Делу, — вместо школьной тетради, откуда не возьмись, в руках Ведущего Следствие оказывается тонюсенький "суперпуперайпад", — так, Константин Николаевич Томилов, родился в одна тысяча девятьсот шестьдесят шестом, место рождения…, ну это, наверное, к делу особого отношения не имеет, хотя…, — посмотрев куда-то поверх моей головы, — хорошо, попозже выясним. Так, родители Николай и Анна, дедушки и бабушки по отцовской и материнской линии…, так, а это ещё что за такое? — что-то раскопав там, в родословии "дворняги беспородной", заинтересованно, — ага! Вот оно в чём дело!
— А чё? Чего там такое? — не понимая, что хорошего или наоборот плохого про меня ТАМ, пытаюсь подсмотреть я.
— Шею свернёшь! Сядь ровно и сиди! — осаживает меня Дознаватель, — много будешь знать, скоро состаришься. Когда нужно, а точнее можно тебе будет эту информацию…
— А когда?! — снова нетерпеливо перебиваю я.
— Никогда! — слышится категоричное в ответ, — пока СЮДА окончательно не перейдешь. Если перейдёшь ещё конечно, а то у тебя ж язык такой болтливый, что недалеко и до греха!
— Я больше не буду! — сам себе не веря, начинаю было я, — правда.
— Да, да, — согласно кивает головой Воспитатель, — конечно не будешь. Куда ещё БОЛЬШЕ?! Ладно, сосредоточься и скажи мне, какие самые ранние твои воспоминания ты имеешь сейчас? Реальные. Про фантазии внушенные твоими "друзьми-приятелями", я не спрашиваю, про них они мне сами, как миленькие, расскажут.
— Что я из самого раннего помню? Моча. Запах и мокрота…
— Ясное дело — ссыкун! — раздаётся бесовский шепоток сзади.
— Не обращай внимания и продолжай, — поддерживает меня "снегурочка-прокурорша".
— В-общем, самое раннее, кошмарные сны. Точнее один и тот же сон: как будто я ещё очень маленький и ходить ещё толком не умею, тёмная-тёмная ночь и лютая зима, а я почти голый то ли бегу, то ли ползу по снегу и вижу, хотя видеть этого не могу, как за мной гонятся огромные волки, настигают меня и прыгают на спину, вгрызаясь в неё, проникая внутрь. И всё. Я просыпаюсь, плачущий, иногда с криком. Ну и мокрый конечно, описавшийся. Это похоже они и были, те, которые и сейчас, и всегда надо мной посмеиваются. Чего вы там притихли и молчите? — не оборачиваясь задаю
