знакомых не поверил бы в это. Я сам не верил вначале.
Не знаю, что она во мне простом геологе нашла. Уж точно не красоту и не богатство.
Мы познакомились пару лет назад, когда она приезжала в Зону, так мы называем местность, где я искал золото последние пять лет.
Катюха проводила журналистское расследование о коррупции при банкротстве одной крупной золотодобывающей компании.
В то время я еще и не смог представить, что через год найду российский Клондайк. Одно из самых богатых месторождений в России. А может и самое богатое.
Не знаю, чем я ее притягивал. Она мне говорила, что я настоящий. Хрен его знает, что это значит. Настоящий? Она так считает? Ну пусть. Буду для нее настоящим.
Что касается ударов по буржуинским золотодобытчикам, то намутили мы с Катюхой статью, которая выйдет завтра у нее и на канале ютуб, и в буржуинском издании.
А потом после выхода статьи у нас череда интервью. У нас уже очередь из блогеров-миллионников, которые хотят проинтервьюировать меня.
Будет шумиха, и все будут знать, что копии документов с результатами анализов проб направлены в министерства, в ФСБ и Президенту через общественную приемную.
На этом всё, как говориться, «Адиос мучачос компаньерос де ми вита». Люблю это аргентинское танго.
Говорят, аргентинцы и аргентинки больше не танцуют под эту песню. Считают, что она проклята.
Автор песни спел ее и сразу же разбился на самолете. Если какой-нибудь танцор танцевал под нее, то впоследствии, с ним непременно случалась какая-то хрень.
Когда-то в девяностые от меня ушла жена — она не выдержала безденежья и рутины, и вот тогда я начал слушать это танго перед каждой отправкой в экспедиции.
Я изучал движения танца под эту песню, стоя один перед зеркалом в совершенно пустой дедовской квартире, доставшейся по наследству.
Я танцевал и мне почему-то тоже хотелось тогда разбиться. Ну или чтобы что-нибудь со мной случилось впоследствии. Я изучал движения танца, стоя перед зеркалом, слушая эту песню.
Но, как ни странно, песня, наоборот, стала приносить мне удачу и вдохнула в меня жизнь. В конце концов стала моим гимном. «Дэ волисарме ми буэно мучачада».
Кстати, как не смешно, вертолет, в котором я летел на базу в Зоне, действительно разбился. Но все пассажиры: геологи с партии, вахтовики и экипаж остались живы.
Мы отделались порезами, ссадинами и ушибами. Один переломал ноги. Двое получили сотрясения. Еще один сломал ключицу.
В момент падения я смотрел на стремительно приближающуюся землю в иллюминатор, и приняв судьбу, спокойно напевал про себя «Адиос мучачос».
Прямо сейчас вспомнил, как мы довольно долго падали. Это ужасно — падать на вертолете долго.
Я даже успел испытать страх и побороть его, посчитав, что пришел к жизненному финишу.
Эскалатор довез меня почти до самого верха.
Да, о чем это я? Про подарок. Покажу им, что у нас не все продается.
Хотя, они — «обремененные белые люди» никогда этого не поймут. Никогда.
Они будут думать и говорить, что я идиот. И это прекрасно.
Мне приятно думать, что может быть, Федор Михайлович думал и описывал в том числе и меня.
Подарок. Русский Клондайк — это и есть мой подарок стране. Народу. Будущим поколениям.
А потом я начну жить самой обычной жизнью. Мещанской. Найду работу в офисе.
Накоплю денег, нет, как сейчас говорят — бабла, на машину. Буду ездить с Катюхой на море, ходить на выставки, концерты.
Валяться с бокалом шампанского в вместе с ней в ванной.
Посещать дни рождения, поликлиники, рынки, рестораны. Смотреть сериалы на большом телевизоре. Начинать ходить в бассейн и бросать это дело.
Буду читать и участвовать в срачах в интернете, тупо смотреть каналы на ютюбе и нас-лаж-дать-ся жизнью.
Всему этому мне еще предстоит научиться.
Я буду очень стараться быть счастливым и делать счастливой Катюху.
До тех пор, пока судьба продолжит меня баловать. Я не загадываю. На дне я уже побывал. Я не боюсь. Мне не сложно начать все заново с полного нуля.
Но это потом. А сейчас нужно быстро добраться в контору.
Так мы называли свой полудохлый отраслевой НИИ. Я принял вызов и перешел Рубикон. Назад пути нет, победа или смерть!
На латыни: «Aut vincere, aut mori»! Лозунг воинов всех времен и народов, отправляющихся на бой.
У здания стоял полицейский УАЗик, рядом с ним скучал одинокий сержант, осматривающий колеса и пытающийся определить давление в баллонах при помощи ударов носком ботинка по резине.
Он бросил безучастный взгляд на меня и отвернулся. Интересно, что тут делает полиция?
Я зашел в здание и направился турникету с тремя вращающимися планками в виде алюминиевых труб.
Охранника, точнее вахтера, который обычно стоял на входе, на месте не оказалось.
Тогда я приложил прямоугольную карточку пропуска и вошел после звукового сигнала, напоминавшего сигнал оплаты на кассовом аппарате.
«Проплачено, проходим, не задерживаемся». Мы-то платим конторе своим временем, знаниями, а кто-то здоровьем. Но нашему НИИ все равно.
Контора, как некий организм, существо, поглощающее результаты нашего труда, и все ещё существующего за счет него, ценила все это только до развала СССР.
Пусть так. Я скоро я взбодрю это сонное болото. Я очень долго этого ждал и можно сказать положил полжизни на это.
Хотя я приехал пораньше, на работу уже подтягивались другие сотрудники. Сзади заходили знакомые ребята из соседнего отдела.
— Михаил Александрович, дорогой! Как же я рад вас видеть. Вы когда из партии вернулись?
— Позавчера, Сережа, — я поздоровался с начальником отдела хроматографических исследований. Мы были с ним на ты, просто он, как коллега демонстрировал уважение в присутствии посторонних.
— Как с результатами?
— Так средненько. Если завтра выгонят, поддержишь? Возьмешь к себе?
Мы зашли в лифт. Я увидел в зеркале свою небритую сорокалетнюю физиономию. Хреново выглядишь, господин Семибратов.
