визгом разбегались, исчезали и старались больше не попадаться мне на глаза.
Лишенный возможности играть в детстве, я развил в себе исключительную способность наблюдать, анализировать и видеть то, чего никогда не замечали другие дети.
Например, перед началом любой игры я мог безошибочно угадать, кто будет лидером и за кем пойдут остальные.
Я мог точно предсказать кто будет жульничать, поймают ли хитреца на обмане, и будет ли он бит другими мальчишками, понесшими репутационный, моральный и материальный ущерб.
Я мог наверняка указать какая из команд победит в итоге.
Я видел заранее тех, кому можно доверять за благородство их представлений о мальчишеских чести и достоинстве, и кому не стоило доверять не потому что они были плохими, а потому что такие дети обладали наивной простоватостью, граничащей с откровенной глупостью.
Но все описанные выше чудесные умения жестоко приземлялись и впечатывались в повседневную серость моей жизни тем фактом, что я не мог их реализовать.
Я всегда был вне действа под названием детская игра. Роль непосредственного участника мне заменяла роль наблюдателя.
Сейчас же удивительным было то, что я ощущал совершенно незнакомую невесомою легкость.
Я не бежал — я парил над склоном, если так можно выразиться.
Мне казалось, что законы гравитации отменены лично для меня. Ощущение опасности утраивало удовольствие. Теперь, когда я чувствовал обе свои ноги, мне казалось, что я всемогущ!
Я не боялся упасть.
Адреналин качал в нервную систему уверенность, передающуюся в мои конечности, все получалось на автомате.
Я ловок и силен. Меня это несколько сбивало с толку, но времени на обдумывание у меня не было.
Я сканировал пространство впереди для того чтобы выбрать подходящую площадку для боя.
Вдруг я заметил внизу у подножья странно одетого мужчину, который отпиливал тонкие ветки неизвестным инструментом.
Его тулуп напоминал русский ватник, но кожаной выделки.
И тут я начал понимать, что попал куда-то, где я никогда не был.
Странная одежда людей, пейзаж, форма домов отнюдь не напоминали Россию, где я родился, вырос, выучился на айтишника и пошел работать в музей сисадмином.
Я почти добежал до подножия холма. Мужик в кожаном тулупе нарезавший хворост, не оборачиваясь ко мне поздоровался:
— Здравствуй Девитт, опять охота была неудачной? Я вижу собаки голодны, и вы идете с пустыми руками.
На всякий случай я зыркнул по сторонам, но снова не увидел никакого Девитта.
Два пса бежавшие за мной следом сначала поравнялись со мной, обойдя по бокам, а потом устремились вперед. Я выбежал на лед.
Мне подумалось, что они бегут вперед, чтобы резко развернуться. Хотят набросится спереди, чтобы вцепиться мне в горло, чтобы наверняка завалить меня. Я разгадал их маневр!
Инстинкт подсказал, что мне нужно резко сменить траекторию движения и готовиться принять битву прямо сейчас.
Нужно заколоть вожака! Где он в своре?
Я резко принял влево, перехватил древко выставив острейший наконечник перед собой, остановился, развернулся левым плечом к стае псов.
Ага вот он! Здоровый. Он нагнул голову, шерсть на его загривке вздыбилась. В глазах сверкнула агрессия. Я оскалил зубы в ответ.
И тут произошло неожиданное.
Вожак переводил взгляд с пики на меня, будто оценивая свои шансы.
Затем поджал уши, и, покорно завиляв хвостом, засеменил трусцой в мою сторону.
Он демонстрировал полное подчинение.
Свора с громким лаем пронеслась мимо меня дальше, не испытывая к мне никакого интереса.
Селянин в кожаном тулупе отвлекся от своего занятия и с удивлением наблюдал за моими последними движениями.
Когда я опустил копье, взятое на изготовку пару мгновений назад, он укоризненно покачал головой и поцокал:
— Девитт, тебе жениться давно пора, а у тебя все еще детство в пердаке играет. — Он посмотрел прямо мне в глаза, но спустя пару секунд вернулся к хворосту.
Последнее грубое замечание вызвало в душе волну желание отдубасить мужика, но в следующее мгновение услышал голос одного из своих преследователей.
— Да парень тронулся умом, видимо. Оно и понятно, потерять отца…
Второй толкнул локтем говорившего, чтобы тот замолчал. Первый осекся. Оба подошли к мужику в кожаном тулупе и пожали ему руку.
— Матиас, будь в добром здравии. Да он, наш Девитт, исчез позавчера. Мы черного огромного борова-подранка почти загнали на Синюю Косу, вот-вот должны были добить его, а боров как сквозь землю провалился, — мужчины переглянулись.
— Искали часа четыре. Следы есть, кровь есть, а кабана нет. А потом Девитт исчез вслед за зверюгой. День рыскали, обшарили весь Старый лес — тоже всё тщетно. Думали потеряли парня. А он вот выскочил. Только сегодня утром с боковой тропы. Идет и молчит, на вопросы где был не отвечает. А у трактира каааакк припустит вниз по холму, только пятки сверкали… Может и правда с потерей отца связано…Такое зрелище не каждый взрослый мужик вынесет, а тут совсем юнец…
— Девитт, сынок с тобой все нормально? Ты не захворал ли? Заходи ко мне, Агата твоей матушке молока и масла отольет, — Матиас обратился ко мне по-отечески, почти ласково.
Все трое с сочувствием посмотрели на меня.
Я растерялся — они принимают меня за кого-то другого.
Вот я попал.
Я посмотрел себе под ноги, ничего не ответил, потому что решил разобраться в ситуации.
Это точно не был сон, слишком детально и явственно предстала передо мной эта иная реальность.
Вскинув пику на плечо, я развернулся и зашагал в направлении дороги, ведущей к городской ратуше.
Было, о чем подумать. Я посмотрел на свою обувь. На ногах у меня были сапоги из мягкой воловьей кожи наподобие современных уг, но только закрывающие голень до колена.
Они были очень удобны.
Правда, отсутствие рифлёных следов на снегу говорили о том, что в этой местности подошвы изготавливали неизвестным мне способом.
Несмотря на то, что в сапогах мне было тепло, стопа ощущала все неровности снежного наста, иногда вызывая неприятные ощущения.
Я был одет в засаленный тулуп из овчины не первой носки, его вытертая поверхность говорила о том, что он пережил три или четыре поколения разносортных хозяев.
На груди я увидел заштопанную заплату, из-под которой пробивались бурые пятна потемневшей от времени крови.
Ого! Возможно в нём кого-то убили. Удар пришелся прямо в сердце.
Меня позабавила мысль о том, что я ношу одежду, снятую с мертвеца. По правде говоря, я их никогда не боялся.
Похвалив себя за фантазию, я переключил внимание на окружающие строения.
Добротные кирпичные дома с трапециевидными фасадами пыхтели уютом и теплом через свои дымоходы.
Преимущественно двухэтажные жилища источали ароматы своих домашних очагов. Я представил,
