Ириной возвращались почти врагами. Ирина смотрела на меня усталыми глазами матери двоечника: я не оправдала ожиданий. А я куртуазно потупляла взор: мне было неловко от собственного равнодушия и сладко от двух недель, проведенных под солнечными лучами в обществе обаятельного мужчины.
Так я брела по осенним лужам, в одной руке держа раскрытый зонт, в другой — два огромных пакета (когда покупала продукты, про зонт не подумала), лаковый ремешок сумки постоянно съезжал с плеча… Итак, что имеем в остатке после отдыха? Во-первых, насморк и кашель из-за разницы температур, конфликт с подругой на работе — это во-вторых, и, наконец, неприятное чувство брошенности, хотя Анатолий особенно и не обещал звонить или писать. Мой телефон у него есть, хотя, может быть, уже и нет — стёр за ненадобностью. Женатый серьезный человек развлекся курортным романом, а я, как девочка, жду, может, вспомнит. Ужас, как унизительно! Вообще-то я в таких ситуациях прежде не оказывалась, наверное, поэтому и не знаю, как следует себя вести. Понимаю, что надо относиться к подобным вещам иначе — это было забавное приключение на фоне моря, никто никому ничего не должен. Но не получается так думать. Надеюсь, пока не получается, но буду работать над собой — облегчать характер. А то Дашка, моя дочь, про меня говорит, что даже из позитивного источника я умудряюсь черпать негатив. Дашка у меня очень любит красивые выражения, откуда эта наследственность?
И вот, когда я уныло бреду под дождем через свой двор, вспоминая так бездарно закончившийся курортный роман, мимо меня проезжает, потом дает задний ход и, поравнявшись со мной, тормозит роскошный автомобиль. Я в марках машин не разбираюсь, но, что это явно очень дорогая машина, даже я поняла. Стекло на передней дверце медленно опускается, и глубокий, почти театральный бархатный баритон произносит:
— Воробьева, это ты, что ли, ползешь?
— Не спеша возвращаюсь с работы, — с достоинством поправляю я. Вообще-то я давно уже Панкратова, Воробьева моя девичья фамилия.
— Давай сумки до подъезда дотяну, работница.
Из машины выходит потрясающе красивый мужчина. Бежевая замшевая курка, светлые брюки — и это в такую погоду!
— Тебя, Князев, сразу и не узнаешь.
— А вот тебя, Воробьева, я даже со спины не перепутал.
Приятно, конечно, что мечта всех девчонок, секс-символ (знай мы тогда это слово) трех параллельных классов Мишка Князев узнал меня в усталой тётке с сумками. Хотя и двадцать лет назад я не была девочкой, о которой мог бы Князев мечтать. Я очень средняя. Фигура у меня неплохая, можно сказать хорошая, но будь я чуть-чуть худее — была бы по-модельному изнеможенной, чуть полнее — называлась бы пикантной, а так я стандартная. И волосы — не блондинка, не брюнетка, а обыкновенный средне-русый цвет, регулярно перекрашиваемый в пшеничный, но почему-то с моментально предательски темнеющими корнями. Даже имя какое-то заурядное, вот если бы назвали родители как-нибудь пооригинальнее — Ладой, или Лорой, или, например, Ингой, как мою начальницу, то, может, и жизнь заиграла бы совсем иными яркими красками… Всё это я про себя рассказываю, а в этом месте нужно рассказывать про Князева, про то, как он, припарковав дорогущую машину, донес мои пакеты и даже не напросился, а просто остался ужинать. Дашка моя сидела за столом онемевшая от восторга и гулять с Чарликом пошла, лишь когда Настя, её подруга по собачьему выгулу, пришла со своим шпицем под нашу дверь. Да и как было уйти! Князев шутил, рассказывал позабытые подробности школьной жизни, изображал в лицах свои встречи с интересными людьми, но когда хлопнула дверь за Дашкой, этот театр одного актёра вдруг резко опустил занавес, Князев посмотрел на меня каким-то устало-равнодушным взглядом и проинформировал:
— Я у тебя переночую.
— С ума сошел!
— Не поняла. Я не с тобой спать собираюсь, а у тебя. Постелешь вот здесь, на диванчике. Потерпи одну ночь неудобства ради школьного друга.
— С каких ландышей!
— Маш, я от жены ушел, или меня ушли. Ещё не разобрался. Так что домой ходу нет, да и сил нет никуда ехать. Только давай без комментариев. Завтра я в шесть встану и уйду. Если ночью попить или поесть надо — заходите на кухню без боязни. Я сплю крепко.
Заснуть я долго не могла. Присутствие мужчины в квартире не будило фантазию, а раздражало, мешая спать. Представляю, как он доминировал над своей женой, если дома у меня, постороннего человека, так бесцеремонно распоряжается! Но ведь я ему не объяснила, что мне будет неудобно, что нарушится привычный порядок. Сначала молчу, а потом возмущаюсь в два часа ночи тем, что нарушено моё частное пространство.
Я не помню, как я уснула, мне даже показалось, что я и не спала вовсе; просто на минутку задремала, и тут же пронзительно зазвенел будильник, возвещая о начале нового трудового дня. Полуспящая, зевая, я прошлепала на кухню и с изумлением обнаружила на кухонном диванчике аккуратно сложенные подушку и одеяло. У меня же Мишка Князев ночевал, а я спросонья и забыла, вывалилась нечесаная, в ночной рубахе. А Князев ушел тихо, как и обещал, если бы не стопка вещей на диване, то и не скажешь, что посторонний человек в доме был. Ни стакана с недопитой водой, ни окурка в пепельнице. И тут я заметила, что след ночной гость все-таки оставил: на полу лежал, вероятно, выпавший из кармана брюк кожаный бумажник. Я подняла шикарную вещицу. От неё исходил респектабельный запах дорогого парфюма, а заглянув внутрь, я обнаружила столько пятитысячных купюр, что окончательно поняла свою несостоятельность и как специалиста, и как женщины. Ведь зарабатывают же постольку! И, главное, есть женщины, которых любят мужчины, постольку зарабатывающие! Умываясь, я пыталась сообразить, кто может знать Мишкины координаты или вспомнить телефон его родителей, чтобы передать им этот кошелек. Они вроде бы переехали из нашего района, разменявшись с какой-то родственницей. Или это не они, а родители Генки Булатникова. За двадцать лет после окончания школы все мы попереезжали.
С работы я позвонила Таньке Чуме, хранившей в своей памяти мегабайты информации получше любого компьютера.
— Тань, не знаешь, как Мишку Князева найти?
— Ты чего это вдруг? Зачем он тебе понадобился?
— Да он у меня сегодня ночевал и случайно бумажник оставил, надо как-то вернуть.
— А денег много в бумажнике?
Чума всегда меня поражала: то, что Князев заночевал в моей квартире — никакого впечатления, а сколько денег забыл — это важно знать.
— В том-то и дело, что до фига, если не больше. Ещё
