появлялось и распространялось во время великих кризисов и иностранных нашествий. После падения Константинополя в покоренной турками Византии появилось немало сочинений, толковавших происходящее как несомненный признак грядущей кончины мира. Конца света ожидали и в России еще в конце XIX века. Другой выдающийся русский церковный мыслитель епископ Феофан (Говоров), предрекал: «Приятно встречать у некоторых писателей светлые изображения христианства в будущем, но нечем оправдать их... На земле же самим Спасителем предречено господство зла и неверия. Он предупреждал о скором явлении Антихриста.
Политические события рассматриваются через призму Апокалипсиса, различных мрачных пророчеств и народных эсхатологических поверий. Эти настроения резко усиливаются в январе 1918 г. после объявления патриархом Тихоном анафемы большевикам.
Пессимистическая эсхатология традиционных православных кругов не может удивлять, но реакция на большевистскую революцию либеральных и левых небольшевистских кругов (меньшевиков и части правых эсеров) была не так уж от нее далека. В своем крайнем ее отрицании некоторые из них, сами близкие к революционному движению, объявляют Россию царством зла. Большевистская революция была для них национальной катастрофой, провалом в бездну, откуда выйти можно было лишь сверхчеловеческими усилиями, раскаянием, вооруженной борьбой.
В 1918 г. группа либеральных ученых и публицистов, ядро которых составили бывшие участники сборника «Вехи» (1909) Петр Струве, Николай Бердяев, Сергей Булгаков, Александр Изгоев, Семен Франк и др., подготовили сборник «Из глубины», вышедший в свет лишь 50 лет спустя и содержавший резкое обличение большевизма. Струве выразил общее мнение авторов сборника словами: русская революция — национальное банкротство и мировой позор.
Горячо приветствовавший февральскую революцию Леонид Андреев видит в Октябрьском перевороте бунт, уничтожающий благотворные последствия этой революции. Россия для него теперь — «груды обломков и мусора без названия, кровавый хаос братоубийственной войны».
В числе рассматривающих большевистскую революцию как национальный позор и катастрофу оказывается на время и Максим Горький. «Я мучительно и тревожно люблю Россию, люблю русский народ... — заявляет он в декабре 1917 года — Но практический максимализм анархо-коммунистов и фантазеров из Смольного пагубен для России, и прежде всего для русского рабочего класса... Народные комиссары, — обвиняет большевиков Горький, — относятся к России как к материалу для опыта, русский народ для них — та лошадь, которой ученые-бактериологи прививают тиф, для того чтобы лошадь выработала в своей крови противотифозную сыворотку. Вот именно такой жестокий и заранее обреченный на неудачу опыт производят комиссары над русским народом, не думая о том, что измученная, полуголодная лошадка может издохнуть».
«Реформаторам из Смольного, — негодует Горький, — нет дела до России, они хладнокровно обрекают ее в жертву своей грезе о «всемирной или европейской революции».
БУЙНАЯ ЧЕРНЬ
Нередко ненависть против большевиков распространяется и на русских в целом, в которых многие русские оппоненты большевизма видят озверевшую, соблазненную, растленную толпу. И это имело корни еще до революции. Митрополит Московский Макарий (Невский) говорил тогда, что русский народ «как бы обратился от ног до головы в гнойный труп». Митрополит Макарий видел «в верхних слоях его отступление от Бога, отпадение от церкви, восстание против бого-учрежденной власти, крамолы и убийства, подстрекательства к бунту, убийства сановников и других верных царских слуг. «В среднем сословии, торговом и ремесленном, — поклонение Золотому тельцу с забвением о Боге, о правде, о чести, о милости. А о простом народе с сожалением должно сказать, что он спился и развратился». Разумеется, митрополит Макарий лишь обличал своих современников, но во время революции и гражданской войны такие обличения у других сменяются настоящей ненавистью к своему народу.
Не скрывал такой ненависти, например, знаменитый русский писатель Иван Бунин. «Конечно, большевики, — возмущался он, — настоящая рабоче-крестьянская власть». Она осуществляет «заветнейшие чаяния народа». А уж известно, каковы «чаяния у этого народа, призываемого теперь управлять миром, ходом всей культуры, права, чести, совести, религии, искусства». «Русь — классическая страна буяна!» — восклицает Бунин».
Известный историк Роберт Виппер вообще похоронил русских, утверждая, что национальность русская растворилась, ослабела, исчерпалась, причем нет ни малейшей надежды, что она когда-либо возродится. Сама мысль об этом для Виппера — коллективное безумие.
Самые резкие обвинения исходят, казалось бы, из совершенно неожиданных источников, а именно со стороны активных русских националистов. Так, писатель Иван Родионов[1] передает их наиболее четко, и в его обвинениях ясно слышны обличения церковных проповедников еще до революции. «Русский народ, обманутый и ограбленный, нищий и бесправный, развращенный и голодный, — говорит он, — провалился в смрадную бездну и теперь под игом международных политических шулеров, воров и убийц... беспомощно барахтается на дне в крови грязи и прахе, грозя всему потерявшему ум и совесть культурному человечеству страшной заразой всеистребляющей смертельной болезни жидобольшевизма».
Родионов называет русский народ «растленным, забывшим Бога и совесть», который перестал быть «народом-строителем, народом-государственником и всей своей громадой превратился в буйную, забывшую божеские и человеческие законы своевольную чернь.
Бывший член Союза Михаила Архангела полковник Ф. Винберг[2] утверждает, что из всех народов, населяющих Россию, хуже и гнусней всех оказались великороссы. «В тупик становишься, — негодует он, — перед этой грубой, жестокой, тупой и холодной, беспросветно толстокожей злобностью... Как могли мы, культурные классы, проморгать то обстоятельство, что имеем дело со зверем, притаившимся, скрывающим свои инстинкты, но при первом случае бывшим наготове вцепиться нам в горло.
НОВАЯ ИУДЕЯ
Если часть традиционных кругов все еще рассматривает происходящее как наказание за грехи, как бич Божий, другая их часть видит в революции уже нечто другое, а именно происки враждебных России сил, обрушившихся на ни в чем не повинную страну. Среди этих кругов получает широкое хождение старая идея, возникшая еще в 1905 году, что революционное движение, и, разумеется, большевистское, носит еврейский характер, являясь плодом «жидомасонского» заговора, ставящего целью закабалить Россию, поставить ее в услужение мировому еврейству и уничтожить христианство. Ничто, свидетельствующее о том, что в этом движении участвуют русские народные массы, не способно было разрушить этот миф.
«Жало и яд еврейской ненависти, — утверждают «Церковные ведомости», выходившие в Москве до июля 1918 года, — входят более или менее заметно — решительно всегда и всюду, где шло и идет гонение на христианство... Ненависть иудеев и иудействующих к Христу и дух ненавистнической клеветы на Церковь Божию ясно видится во всех видах кустодии, в исторической последовательности, сменявшейся около Церкви, но особенно он виден в Лассалях, Марксах, Каутских и Энгельсах за границей и в наших распорядителях судьбами Церкви и России в настоящее время. Этим и объясняется жестокость
