демократии не укоренились здесь до 1918 г. Когда же они с опозданием наконец-то утвердились в Германии, это произошло под знаком военной катастрофы, дискредитировавшей эти ценности в глазах многих немцев.
Потребовалось еще более тяжелое поражение — крушение Германского рейха в 1945 г., — чтобы начался процесс глубокого изменения взглядов. В западной части Германии, в которой оккупационные силы предоставили немцам возможность самостоятельно извлечь урок демократии из гибели Веймара, этот шанс был использован: конституция ФРГ 1949 г. представляет собой ответ на все то, что в конституции 1919 г. невольно внесло свой вклад в крушение первой немецкой демократии. Фундаментальные государственные нормы, в том числе основные права граждан и сущность правовой демократии, равно как и федеративный строй, были теперь защищены даже от волеизъявления большинства, имеющего право внесения изменений в конституцию, так называемой «вечной оговоркой»[1]. Последовательно был реализован принцип представительной демократии, зато больше не предусматривалась президентская «резервная конституция», а позиция бундесканцлера была усилена за счет «конструктивного вотума недоверия»: бундестаг может теперь отправить канцлера в отставку, только избрав его преемника. Кроме того, основной закон создал Федеральный конституционный суд в качестве хранителя конституции, который в духе ultima ratio может защитить демократию посредством роспуска воинственных антиконституционных партий.
Дважды это уже случилось: в 1952 г. была запрещена неонацистская Социалистическая имперская партия, в 1956 г. — просталинская Коммунистическая партия Германии.
С момента своего объединения в октябре 1990 г. теперь уже вся Германия представляет собой западную демократию. Опыт Веймара глубоко врезался в коллективную память немцев. Первое ученичество в делах парламентаризма продолжает оказывать свое воздействие. Тем не менее 1918–1933 гг. несут свой политический урок не только немцам. На конкретном примере они показывают, что демократия это больше, чем просто господство большинства. Во времена кризисов демократия может отстоять свои позиции только тогда, если она располагает работоспособными институтами, задача которых состоит в том, чтобы воспрепятствовать политическому злоупотреблению властью, включая злоупотребление властью большинством граждан.
Однако прежде всего демократия предполагает наличие широкого и глубокого конституционного консенсуса, или, если использовать термин политолога и публициста Дольфа Штернберга, «конституционного патриотизма». Под этим понимается убеждение в том, что основные ценности демократической конституции, во главе с идеями неотъемлемых прав человека, господства закона, разделения властей и представительной демократией, стоят того, чтобы их защищать. Там, где элиты и большинство населения не разделяют это убеждение, даже самая демократическая конституция не в силах оказать свое позитивное воздействие. Тот, кто хочет учиться на опыте Веймара, должен принять этот вывод в расчет.
Берлин, октябрь 2011 г.
Генрих Август Винклер
Предисловие к немецкому изданию
Немногие главы немецкой истории взывают столь бурные дискуссии, как 14 лет между Германской империей и «Третьим рейхом». Веймарская республика стала грандиозной лабораторией классического модерна, эпохой культурного пробуждения, освобождения от пустых условностей, великим триумфом художественного и культурного авангарда, обращенного к миру. Однако с первой немецкой республикой связаны и другие воспоминания: о попытках насильственного свержения власти, галопирующей инфляции, массовой безработице и политическом радикализме, кризисе и падении демократии, которая в глазах многих немцев с самого начала была опорочена несмываемым пятном национального позора, став детищем поражения Германии в Первой мировой войне.
То, что последовало вслед за Веймаром, было столь ужасно, что мы должны причислить падение первой немецкой республики к величайшим катастрофам XX века. Именно поэтому за любыми рассуждениями о Веймарской республике неизбежно стоит вопрос о том, как могли произойти события 1933 года? В итоге изучение истории Веймарской республики неизбежно вызывает весьма печальные чувства.
Исходить из факта поражения Веймарской республики еще не значит смириться с его неизбежностью. Напротив, вопрос о причинах крушения неразрывно связан с проблемой свободы действий и альтернатив: насколько открытыми были в прошлом ситуации выбора? Ответ можно найти, если только мы подойдем к изучению нашей темы, максимально опираясь на источники, — настолько, насколько это вообще возможно. Одновременно такая постановка вопроса вынуждает нас сконцентрироваться лишь на том, что существенно при ответе на него. По этой причине данная книга не может и не должна выступать в роли «всеобщей истории» Веймарской республики, она задумана не в качестве энциклопедии, а как история определенной проблемы. На первом плане в ней находится политика.
Веймар был не только предысторией «Третьего рейха», но и продолжением истории Германской империи. Они неотделимы друг от друга, но Веймар не растворяется в них. Веймар для немцев был также первым большим шансом учиться парламентской демократии, и в этом отношении он стал предысторией для «старой» Федеративной Республики Германии — второго периода ученичества немцев в делах демократии. Критическое отношение к Веймару было определяющим не только для немецкого государства со столицей в Бонне, но и для второго наследника Германского рейха — для Германской Демократической Республики, хотя здесь оно было совершенно иного рода. Единая Германия с 1990 г. вновь стала тем, чем раньше была только Веймарская республика, или по меньшей мере, чем она должна была стать по мысли ее отцов-основателей: демократическим немецким национальным государством.
Голоса сомневающихся в том, что Германия сможет сочетать в себе оба признака и стать одновременно и национальным государством, и демократией, продолжают раздаваться как внутри страны, так и за ее пределами. Не потому ли, спрашивают некоторые, Боннская республика стала такой успешной демократией, что она все больше и больше воспринимала себя как «постнациональное», ориентированное на универсальные ценности сообщество, патриотичное лишь по отношению к своей конституции? Действительно, объединенная Германия не может больше считать себя «постнациональным» государством. Однако она больше не является и классическим национальным государством, поскольку с самого начала своего существования была интегрирована в наднациональное сообщество, следовательно, речь идет о постклассическом национальном государстве. Конфликт между демократией и нацией, отягощавший Веймарскую республику, не обязательно должен повториться. Он и не повторится при условии постоянного обращения к опыту первой республики, если вся Германия усвоит то, что Юрген Хабермас входе «спора историков» в 1986 г. назвал великим интеллектуальным достижением послевоенного времени: «безоговорочная открытость Федеративной республики по отношению к политической культуре Запада».
Задача этой книги — вписать Веймарскую демократию в контекст истории немецкого национального государства, этому подчинено все ниженаписанное. 14 лет первой германской республики были драматическим временем. Историк не должен пытаться лишить их этого драматизма. Точно также историк не должен отказываться от признания того, что в истории могут быть трагические ситуации, когда действующие лица, при всех их лучших побуждениях, например убежденные сторонники демократии и правового государства, больше не могут выбирать между «верными» и «неверными» решениями, а только лишь между тем, что кажется им большим или меньшим злом. Последствия выбора могут быть фатальными, но говорить об этом —
