Книга Дичь - Соро Кет

Можно, конечно, было винить себя. Поговори я с Крошкой Редакторенком, знала бы, какая именно сгорела «газель». Пошла бы пить свое вино в бар… Не пришлось бы отвечать на дебильнейшие вопросы. Я всхлипнула от жалости к себе и подлила еще водки.

Выпила. Ледяной огонь приятно опалил пищевод и с размаху рухнул в пустой желудок.

Я посмотрела на свои ногти.

Жизнь чертовски несправедлива к таким, как я! Живу, никого не трогаю, пытаюсь ни во что не встревать… Но нет! То орущие дети, то горелая мать! Я потерла ладонью лоб. В нормальной газете можно было бы покопаться в подробностях, сделать эксклюзив… В Интернет-издании весь мой эксклюзив скопипастят за пять секунд и ничего с этим не поделаешь.

Я налила еще водки. Голубое стекло бутылки покрылось инеем-сединой. Я выпила, задумчиво поглядев на стекло порадовалась, что у меня вот седины нет, — потом убрала бутылку, пошла в гостиную. Квартира у меня двухкомнатная, бабушкина, но ничего бабушкинского тут нет. Баб Шура занималась карточными гаданиями и зарабатывала так, что хватало и на ежегодный ремонт, и на непутевую внучку.

Меня даже удивило, когда участковый вдруг про нее вспомнил. Я рухнула на диван и фыркнула. Представила себе суд. Свою баб Шуру — величественно-важную; в черной блузе с рюшами и серебряным медальоном на шее.

— Убийца — Дама Мечей через Дьявола по семерке Мечей, да с Пятерки Кубков!

Полицейские, все же, странные чуваки. Бандиты как-то не требуют, чтобы их любили. А полицейские, так прям диву даются, что неприятны. Они свои рожи вытянутые видели хоть бы раз, когда расстраиваются твоему алиби.

Я им так и сказала:

— Ну, простите! Вы все еще можете запугать свидетелей и выбить из меня чистосердечное.

— Никто не собирается ничего из вас выбивать! — внушительно сказал участковый. — Вы, если вы вдруг запамятовали, — он выразительно указал на пакет с эмблемой «Винного погребка», — не просто угрожали покойной, вы еще и клялись ее детей уничтожить.

— Технически, это не может считаться угрозой, — ответила я, памятуя о временах, когда полицейские были просто менты и уважали журналистов чуть больше. — Я сказала ей, что засуну ее… ммм… детей ей обратно в… ммм… матку. Это невозможно чисто физиологически. Так что угрозой это можно назвать лишь затем, чтобы поскорей закрыть дело и пойти пить.

Участковый тонко мне улыбнулся.

Он был типичный российский мент — чуть лысоватый, с широким, обманчиво добрым лицом. Форма напряженно удерживала живот, но участковый все равно засунул под ремень большие пальцы.

— Вы, Елена Николаевна, до…летаетесь, — сказал он. — Как Гагарин до…летался.

Я улыбнулась.

— Серьезно! Угрожаете бедной старой женщине, Петр Евгеньевич?

Один из молодых патрульных, смутно знакомый и чертовски хорошенький, посмотрел на меня ореховыми глазами. Я покраснела, утратив мысль… Не то, чтобы я — в третьем поколении девственница. Просто парень был необычный. Привлекательный и при этом глядящий на меня, открыв рот.

— Госпожа Масленко! — прокашлялся участковый грозно.

— Что? — уточнила я. — Представьте, что ваш Пиромант — серийный убийца. И завтра ударит вновь. Я, прям, очень сильно советую вам завести алиби. Потому что вы мне только что, завуалированно, грозили.

Он покраснел и брякнул:

— Была бы еще жива Александра Васильевна…

Глава 4

Была бы еще жива Александра Васильевна, — думала я потом, уже лежа в постели. Водка делала свое дело: убаюкивала, окутывала негой и состоянием защищенности, которое ушло вместе с бабушкой.

Баб Шура бы непременно вычислила убийцу. После ее внезапной и неожиданной для всех смерти, раскрываемость дел на нашем участке снизилась. Сперва участковый ходил ко мне, в надежде, что я — потомственная гадалка и дар мой откроется.

Увы, у меня открывались только бутылки и Петр Евгеньевич от меня отстал.

Сегодня я все еще злилась на него из-за Байконура и своего задержания. Поэтому посмотрела ему в лицо и при всех сказала:

— Будь Александра Васильевна жива, она бы вам порчу на нестояк сделала! За то, как вы со мной обращаетесь!

Мысль о том, что без моей бабушки этот жирномордый подлец никуда и никогда уже не продвинется, согревала и возбуждала. Какое-то время я поворочалась, ленясь и стыдясь вещей, которые меня возбуждают. Потом покорилась и сунула руку между ног, задумавшись о том красивом молодом полицейском…

Звонок в дверь оборвал все на самом хорошем месте. Выругавшись, я яростно стукнулась головой о подушку. Прокляла звонившего… звонок повторился, но я упрямо решила не открывать.

Какая разница, кто это? Я никого не жду.

Однако, стоило мне чуть-чуть успокоиться, как кто-то затрезвонил прямо за моей дверью. По привычке прокляв Байконур и ее привычку не закрывать двери в тамбуре, я осталась лежать. Не знаю… Может, еще надеялась, что визитер обидится и уйдет. Но визитер с такой силой вдавил кнопку звонка, что я сорвалась с кровати и понеслась к дверям.

Распахнула, забыв на мига все правила техники безопасности и осеклась, подавилась гневом, словно вишневой косточкой.

— Что?.. — какой жалкий сип.

Я слегка прокашлялась.

— Здравствуйте! — сказал симпатичный мент.

Ну, то есть, молодой полицейский.

— Простите за навязчивость, но у вас горит свет и я подумал, — он не мигая смотрел мне в глаза, как смотрят на самого дорого для себя человека. — Подумал, может, что-то случилось…

Я тонула в его глазах. Ничего не могла с собой поделать. Он был знакомым и незнакомым одновременно. Я никогда его до сегодняшнего не видела. Я знала его две тысячи лет. Он продолжал смотреть на меня, не щурясь и не мигая.

Словно его кто-то выключил, застопорив восторг.

Насторожившись, я вспомнила что-то о психопатах и включила мозги.

— Что случилось?

— Вы сказали, убийца может оказаться серийником, — совершенно серьезно ответил он.

Я мысленно ударила себя по щеке. Чуть ли не протрезвела от стыда и обиды. Вспомнила, что мне сорок три, как бы я там при этом не выглядела. А ему… Ему даже тридцать вряд ли исполнилось.

— Я забыл кое-что в квартире у потерпевшей. Когда поднялся, увидел приоткрытую дверь, — он кивнул себе за плечо.

— Там кто-то был, видимо. Я слышала, как дети орали, — сказала я. — Черт, я и забыла… Как-то из головы вылетело.

— Не любите детей? — он очаровательно ухмыльнулся и я ощутила, что снова злюсь.

Представляю, что он обо мне думает: пожившая молодящаяся женщина пускает слюни. Смешно. Сама я всегда посмеивалась над своими нынешними ровесниками и тем, как они при виде меня расплываются в улыбках и желании угодить.

— Нет.

— Раньше любили.

— Что-то я не припомню, — сказала я.

— Правда? — он улыбнулся и в голове