площадке Тассони и двинулись уже вместе к мосту через Тибр, на гладе которого держались наплаву сапы и пару водных велосипедов. Если какие-то сомнения как тараканы, проникли в голову и пытались там обжиться, то вступив на мост Витторио Эмануэле II, я вытравил их всех до единого. Конечно же, никакой итальянец, тем более уроженец столицы, не провел бы иностранных гостей мимо обители духовного источника, чье влияние эхом отозвалось по всему городу. Мы шли к воротам в Ватикан.
Желание выругаться по поводу резкого роста туристов на квадратный метр пропало, как только я взглянул вверх по течению. Мне осталось только улыбнуться бронзовым символам единства и влиться в интересующуюся архитектурными изысками толпу фотоаппаратуры.
В предвкушении возможного исцеления моей бесноватой души, я даже не понял, как пробежал ул. Соглашения, не заметив по левой стороне музея великого гения эпохи Возрождения, а по правой – церкви на месте некогда существовавшей пирамиды (весьма странная преемственность почитания). Как потерявший разум я то и дело наступал на чужие кроссовки и сталкивался плечами, но остановиться и попросить прощения было выше моих сил. Я был околдован самой знаменитой базиликой, как только она попала в поле зрения. Минуя площадь Пия XI, я уткнулся в знаменитый обелиск на площади Святого Петра. Вопреки величию и значимости необычного символа, мой взгляд был прикован к другому объекту, служившему воспоминанием о некогда могучей церковной власти, решающей вопросы жизни и смерти на другом конце света.
Мне нравилось смотреть на одно из самых больших творений во имя Бога. Будучи очень далеким человекам от религиозных догм, я не мог не ликовать в душе, пусть и тайно, что увидел обитель противоречивых идей знаменитых творцов Ренессанса. Важность этому архитектурному шедевру, как по мне, придает не вклад в строительство христианства, а соприкосновение различных конфессий в области искусства. Донато Брамонте, Рафаэль Санти, Микеланджело Буонарроти, Джованни Бернини – для доведения меня до эстетического оргазма (да простят меня бедолаги, воздерживающиеся от этого понятия) хватило бы лишь одного имени, но когда их столько, и все они громогласны, то от такого высококачественного коктейля у меня вскружилась голова в яростном припадке рецепторов. Подумать только, ведь каждый из них старался создать нечто великое, что навсегда изменит историю зодчества, но каждый видел свой путь иначе, нежели все остальные: кто-то видел в основе идеала «греческий крест», а кто-то отдавал предпочтение распятию; форма купола была пересмотрена неоднократно, и даже после окончания строительства находилось полно желающих внести коррективы. Столько споров на гране краеугольного камня, который как могильная плита накрывает целый подземный город покоившихся душ.
Я вырвался из клещей в форме колоннады и остановился возле постамента статуи – тезки величественного собора. Я задыхался от переполняющих меня чувств первого дня большого путешествия, а мои друзья – от попытки держаться со мной в одном темпе. По-хорошему мне бы стоило придержать пыл и, вдыхая заряженный чистым гением воздух, остановиться, чтобы запомнить каждый момент нахождения вблизи величия человеческой мысли, но страсть, порожденная еще большим стремлением к вечности, вела меня вовнутрь.
Неслыханной щедростью со стороны удачи являлись бы открытые Святые ворота перед моим посещением главной базилики мира, но к несчастью, они залиты бетоном. Мне просто-напросто хотелось почувствовать этот легкий трепет, который исходит от ярых фанатиков, считавших паломнический долг выше норм благоразумной мысли. Для посетителей был открыт портал Филарета, куда я и нырнул, как только краем глаза заметил апостолов и Христа с Мадонной на троне.
Чуть было не забыв о рамках приличия и уважения к чувствам верующих, я бросился к истоку славы Микеланджело. Его творение настолько больше человека, что живет вот уже не одно столетие. Вечно скорбящая Мария с безжизненным телом сына на руках даже сейчас спустя почти пол тысячи лет все еще не может поверить в столь близкую и холодную как сам мрамор смерть. Только гений способен захватить момент и увековечить его, изогнуть камень по своему желанию и привить ему неприсущее чувство скорби. Расположенная в первой капелле правого нефа Пьета Буонарроти еще задолго до этого поселилась в моих самых непристойных страстях. Я желал прикоснуться к чему-то по-настоящему великому, созданному рукой одного человека, а сейчас за несколько метров от бронированного стекла меня посетила благодать и понимание, что большего нежели лицезреть застывшей во времени немой печали мне вовсе не суждено. Большего я бы не перенес.
Даже неспособный принять Бога человек чувствует себя в особенном месте, где возрождалось искусство. Каждый уголок был усыпан множеством рукотворных изображений, насыщенных смыслом и скрытых позывов. Моему восхищению не было разумного предела, как и не было предела количеству обезумевших бедолаг, рисующих на себе крест в надежде о спасении и помощи.
Как непристойная девица, потерявшая ориентацию в рамках приличия, я бегал от правого нефа к левому и обратно. Андрей и Ачиль Санторо основали безуспешный отряд карабинеров по поимке беглого оголтелого идиота. Меня останавливали шедевры великих мастеров прошлого и то лишь на некоторое время, пока не исчезало наитие влюбленности. Пусть интерьер и покоится без изменений веками, за свою недолгую жизнь я разучился доверять времени. Мне казалось, что еще один миг, и все вокруг потеряет облик. Статуи с памятника папе Иннокентию XII слезут с гробницы и поменяются местами с коллегами, охраняющими покой Александра VII. Вдруг апостол Петр из бронзы спрячет ноги под одеяние, и больше ничье желание не сбудется. Лишь темный и таинственный Балдахин восстал перед носом и был незыблемым вопреки любым невзгодам. Бронзовый гигант на Соломоновых колоннах, созданный рукой Бернини, укрывал своими лапами главный алтарь над могилой первого епископа. Даже величие, одурманивающее и одаряющее трепетом не смогло сдержать мерзкой мысли, проникающей в голову через нос и уши, как вязкое жиле болотистой жижи. Только чувствуя холод от пола и стен осознаешь, что это самый настоящий склеп. Огромные арки словно для исполинов нависали не только над посетителями, но и над погребенными под полом с диском из красного египетского порфира.
Грот, расположенный где-то под ногами, не давал спокойно вздохнуть. Мне не хватало воздуха. Его как будто похитили мертвецы. Кто же мог придумать объединить крышу для покойников и пол для живых? Неужели между нами и правда такая тонкая грань? Некрополь подо мной не только пугал своей близостью, но и количеством костей в фундаменте храма божьего. Беспрекословное повиновение обязательно должно опираться на кости, желательно, невинных людей. Возможно, я и вправду мешаю всем вокруг, и снизу в том числе, своей беготней? С другой стороны, я бы вряд ли
