за длинные фиолетово-зелёные патлы была оттаскана сама Катька, которая к удивлению Вадика ничуть этой экзекуции не сопротивлялась и покорно признав свою вину, лишь тихонько всхлипывала.
Покончив с воспитательным моментом, Вадик прошёл в комнату и, вырубив грохочущий музыкальный центр (из которого вовсю громыхали Cannibal Corpse и вечно простуженный Крис Барнс), уселся на продранный, валяющийся на полу полосатый матрас, всегда навивающий ему приятные воспоминания.
Да, с Катькой нужно рвать, причём кардинально и немедленно.
В квартире было необычайно спокойно, лишь где-то на краешке своего сознания Вадик смутно фиксировал тихое всхлипывание, доносившееся из кухни.
Когда оно внезапно прекратилось, Вадик не придал этому особого значения, занятый воспоминаниями, в которых был он, Катька, пьяный Крис Барнс и мятый видавший виды полосатый матрас.
На кухне что-то с грохотом упало на пол.
Вадик вздрогнул, буйные эротические фантазии тут же бесследно растворились.
«Вот же тупая овца!» — подумал он, нехотя поднимаясь с матраса. — «Опять что-то расхерячила дура криворукая».
Свет на кухне почему-то не горел.
Вадику это сильно не понравилось.
— Катька, ты где? — громко позвал он. — Что за приколы, ты лампу что ли разбила, замкнув в квартире проводку?
На кухне явно кто-то был: слышалась возня и чьё-то тяжёлое влажное сопение. Недоумённо пожав плечами, Вадик нащупал на стене кнопку включателя. С проводкой был полный нормас. Ярко загорелась стосвечовая лампочка под потолком, после чего взгляд парня упал на Катьку.
Катька неподвижно сидела за столом, подперев правой рукой зелёную голову.
Хотя нет, это была не Катька.
Вадик испуганно отпрянул к двери.
За кухонным столом на табуретке сидело жуткое зелёное чудовище с покрытой острыми шипами бугристой кожей и грустно своими четырьмя близко посажеными маленькими глазками беззастенчиво пялилось прямо на Вадика.
— Ну и лошара же ты, — хрипло сказало зелёное страшилище. — Это ж надо, я такого кретина раньше любила.
Волосы на голове Вадика зашевелились, а мерзкое создание, встав с табуретки, медленно пошло прямо на него, шевеля толстыми блестящими щупальцами.
— Ну что, котик, может быть, поцелуешь меня напоследок? — кокетливо предложило оно, обнажая чёрные кривые клыки, словно главная героиня из песни Сектора Газа «Вурдалак». — Можем даже с язычками!
Издав приглушённый вопль, Вадик, бросился вон из квартиры.
В себя он пришел лишь тогда, когда увидел перед собой яркий ларёк, торгующий дешёвым бодяжным пивом. В ларьке сидел смуглый носатый вредного вида грузин, который с интересом рассматривал испуганную физиономию потенциального покупателя.
— От кого бэжишь, генацвале? — спросил грузин, многозначительно подмигивая. — Можэт, заправышься пывком, ара?
Вадик затравленно оглянулся. Но на вечерней улице не было даже намёка на жуткое зелёное чудовище, которое, как ему казалось, должно было немедленно броситься в погоню, дабы сожрать его целиком в какой-нибудь вонючей подворотне.
В состоянии близком к помешательству, Вадик ни с того ни с сего купил три бутылки пива марки «Маньячный Мельник» и тут же у ларька выдул их все до последней капли.
— Вот это орёл! — восхитился в ларьке грузин. — Эй, генацвале, можэт возьмёшь чего покрэпче?
Вадик уже было хотел с ним согласиться, как вдруг увидел, что у грузина вместо носа растёт здоровый изогнутый птичий клюв.
— Вах-вах, — прокудахтал киоскёр. — Ты чэго это такой блэдный? Надо было пыво чыпсами закусывать, ара?
На этот раз Вадик даже не закричал, а просто повернулся к киоску задом и, словно лунатик, двинулся по тротуару прочь. На попадающихся по пути прохожих он старался по возможности не смотреть. Но пару раз всё же не удержался, о чём тут же горько пожалел.
По улице навстречу дефилировали: высокая женщина с собачьей беззвучно гавкающей головой, мужчина-рабочий с красными клешнями вместо рук, военный в коричневом мундире с хвостом и копытами, трансгендерный небинарный человек-олень в футболке с изображением Филиппа Киркорова.
Смотря исключительно себе под ноги, Вадик кое-как добрался до телефонной будки, пару раз чуть не разбив при этом голову о фонарный столб, и трясущимся пальцем набрал номер Мухи.
Муха долго не подходил к телефону и Вадик было решил, что его просто нет дома, но трубку, наконец, после тридцать второго гудка таки сняли.
— Муха-а-а-а! — истошно заорал в трубку Вадик, от страха даже немного заикаясь. — Он-н-но действует, мен-н-ня уже проп-п-п-пёрло.
— Да не ори ты, как пойманный на взятке депутат облсовета Зажопинска! — огрызнулся Муха. — Я тоже это понял. Торкнуло не по детски. Давай, айда ко мне, а то ненароком крыша совсем протечёт.
От телефонной будки до дома Мухи было примерно два квартала. Вадик по привычке хотел воспользоваться троллейбусом, но, увидев бледного водителя, в затылке которого торчал окровавленный топор, от этой мысли немедленно отказался, решив добираться до нужного дома пешком.
* * *
Звоня в квартиру Мухи, Вадик всё боялся, что увидит своего друга в каком-нибудь чудовищно-экзотическом виде, но все его опасения были напрасны. Открывший дверь Муха, никаких жутких аномалий в своей по обыкновению простоватой внешности не обнаружил. Его лицо было угрюмым и сосредоточенным как никогда.
— Давай, баклан, проходи, что застыл, как сурикат под коксом.
Натянуто улыбнувшись, Вадик прошёл в квартиру.
— Ты только, паря, не пугайся, — предупредил его Муха, плотно закрывая входную дверь, — у меня там, в гостиной, василиск сидит.
— Кто? — испуганно переспросил Вадик.
Поморщившись, Муха неопределённо махнул рукой:
— Ну, в общем, сам всё увидишь.
Сделав круглые глаза, Вадик заглянул в гостиную, затем, судорожно сглотнув, перевёл взгляд на друга.
Муха важно кивнул:
— Да-да, именно! Это он Василий по кличке Карданный Вал, тот самый панк, что гитару хотел мою купить… этот… как бишь его… ибанез… Но ты не бойся, я его на всякий случай крепко связал, а деньги конфисковал.
В гостиной на протёртом паркетном полу лежал… или нет, скорее лежало нечто с жабьей головой и петушиным хвостом, связанное мокрой простынёй.
Это нечто дёргалось и непрестанно что-то зловеще мычало.
— Ну а кляп ты ему, зачем в пасть вставил, — спросил Вадик, кое-как справившись с подступившим вновь страхом. — Кусался, наверное?
— Да нет, —
