Воспоминание о выступлениях заграничных и отечественных криминалистов действительно немного успокоило расшатанные нервы генеральской дочери. Она даже улыбнулась неожиданной мысли, которая возникла в ее усталой головке. Не напрасно она томилась на Конгрессе! Она только укрепилась в правильности избранного пути. Они, эсеры, тоже улучшат, усилят, оживят репрессивные средства, но в соответствии со своими воззрениями на роль и обязанности общества и индивидуума.
Очень обрадовало Татьяну и признание Муравьева о бесплодности усилий государства в борьбе с разрушительной преступностью! «И чем дальше – тем будут бесплодней», – с наслаждением подумала жертва женской зависти.
Татьяна Зонберг бросила взгляд в окно: в сгущающемся сумраке уже едва различались все те же надоедливые осенние пейзажи. Она чувствовала себя опустошенной.
Мерное движение поезда убаюкивало. Девушка скинула ботинки, подняла ноги на диван, огладила ладонями маленькие затекшие ступни, обтянутые фильдеперсом, плотнее закуталась в клетчатый плед, заменявший ей пальто, и решила поспать...
«Каждому периоду истории присуща своя преступность. Современная преступность отличается от предыдущего периода двумя характерными чертами: преступностью пролетариата и преступностью неврастеников», – пронеслась в ее голове фраза из выступления одного из зарубежных гостей. Ни к неврастеникам, ни к пролетариату, ни вообще к преступникам она, член террористической организации, себя не относила.
Уже засыпая, она подумала с удовлетворением, что мать, хоть и пребывает в постоянном шоке от высказываний и поступков дочери, не отказывает тем не менее в карманных деньгах. И вот теперь она может позволить себе возвращаться в комфортабельном купе с конспиративной встречи. Перед ее мысленным взором являлись возбужденные лица заговорщиков, она вспоминала обрывки сумбурных речей соратников, с которыми рассталась несколько часов назад. Слишком много они болтают, думала она, погружаясь в дремоту...
Уснуть ей не удалось. Сквозь тяжелый и тревожный полусон Татьяна Зонберг вдруг почувствовала запах винного перегара и дорогого табака. Она недовольно приоткрыла глаза: громадная черная тень обозначилась на фоне приотворенной двери. В ту же секунду тень по-кошачьи бесшумно метнулась от порога к изголовью дивана. Свет от огней промелькнувшей мимо станции выхватил из полутьмы напряженное лицо рослого незнакомца. Татьяна резко села и опустила ноги с дивана, и тут же ее голову окутал ее собственный плед, на макушку обрушился сильный удар. Потом она услышала треск разрываемой материи, почувствовала под левой грудью моментальное прикосновение чего-то острого и холодного, обжигающую боль и влажное тепло. Липкое и теплое, липкое и теплое – ей рассказывали... Это бывает именно так... Кровь... Девушка потеряла сознание...
Хлопающая дверь одного из купе привлекла внимание проходившего мимо поездного служителя. Ему не хотелось беспокоить высокую тонкую барышню с надменным и недобрым лицом – единственную пассажирку в этом темном купе, и все-таки он решился подойти и постучать. Ему никто не ответил. Кровавое пятно, обнаруженное им у дверного проема на полу тускло освещенного коридора, привело его в ужас. Он побежал за кондуктором, враз ослабевшие ноги не слушались его. Уже вдвоем они включили купейный фонарь и застыли у порога. Их худшие опасения подтвердились.
Барышня полулежала на диване в неловкой позе, опрокинувшись левым боком на подушку: верхнюю часть туловища окутывал скомканный плед, в складках которого утопали неуклюже откинутая правая рука да неестественно запрокинутая к окну голова, так что виднелся лишь заостренный подбородок. Ноги в белых чулочках безвольно свешивались с дивана. На постели, рядом с раскрытым и перевернутым саквояжем, валялись; пассажирский билет, связка ключей, лампочка для закуривания, мелкие деньги. Из спинки дивана торчал глубоко вогнанный в нее нож. На коврике на полу темнели зловещие бурые пятна.
Круглолицый кондуктор с вислыми усами сделал несколько осторожных неуверенных шагов внутрь и легонько дотронулся до лба пассажирки, та тихо застонала.
– Надо найти доктора или фельдшера, на худой конец акушерку, – севшим голосом велел он худосочному служителю. – Да спроси в третьем вагоне, кажется, там едет военный врач.
Перепуганный служитель бросился по вагонам, и через некоторое время коренастый спокойный человек в форменном кителе уже оказывал потерпевшей первую помощь.
– Вам повезло, рана поверхностная, пострадали кожные покровы, задеты межреберные мышцы. Думаю, вас спас портсигар в кармане вашего жакета. Нож скользнул по нему, не причинив значительного вреда. Могло бы быть и хуже. Рана болезненная, но не опасная. Вы удачно упали, подушка остановила кровотечение, – успокаивал пришедшую в себя девушку доктор.
После перевязки Татьяну по предложению доктора перевели в соседнее пустующее купе, чтобы девушка чувствовала себя спокойнее. Кроме того, он беспокоился об уликах, которые по возможности надо было сохранить на месте преступления для следствия.
Некоторые пассажиры, привлеченные шумом и суетой, выглядывали из своих купе, но, не увидев ничего устрашающего, удалялись к себе...
Глоток рябиновой водки из серебряной фляги доктора и теплое одеяло, принесенное перетрусившим служителем, помогли Татьяне справиться с охватившим ее сильным ознобом. Она чувствовала тупую боль в голове и жгучую в боку, ее поташнивало, разлившаяся по всему телу слабость унижала ее в собственных глазах. Почти равнодушно она прислушивалась к разговорам окружавших ее мужчин.
– До сих пор на нашей ветке было спокойно, – жаловался служитель доктору. – Больше на южном направлении шалили. Дошло до того, что пассажиры стали следить друг за другом и завязывать на ночь двери купе платками.
– И все больше за респектабельными дамами охотятся, а скорее всего, один и тот же убийца действует, больно одинаково, – подхватил кондуктор. – В курском поезде прислуга решила, что в купе первого класса забыли багаж. Потянули платок, думали чемодан, корзина там. А под платком – труп. Тоже дама, молодая совсем, к мужу от матери ехала. Сидит мертвая, в черепе отверстие и еще вся ножом порезана. И не первый случай.
– Наслышан, наслышан я о железнодорожном убийце. Писали, что он и эфиром пользуется, чтобы привести свои жертвы в состояние беспомощности, – сказал доктор и повернулся к своей пациентке. – Сударыня, а у вас ничего не пропало?
– Не знаю, ведь мои вещи остались там, – неохотно отозвалась Татьяна.
– Да у меня и не было с собой особых ценностей.
Девушка невольно потянула руку к уху и обнаружила, что исчезли старинные массивные сережки с рубинами, с которыми она не расставалась, несмотря на материнские сетования, что носить рубины девушкам не пристало, что можно подобрать более модное и современное украшение. Ей нравилось дразнить мать.
– Золотые серьги пропали, – усмехнулась она устало.
За окном совсем стемнело, поезд приближался к Николаевскому вокзалу. Татьяну никто не встречал, и она со спокойным безразличием дожидалась, когда появится полиция, вызванная с промежуточной станции по телефону.
