с Мендельсоном, терплю неудачу даже теперь, когда моей сестры нет рядом. Я даже не закончил заметку О Шёнберге, она уничтожила ее во мне: сначала она погубила ее во мне, а потом уничтожила окончательно, зайдя в комнату в тот самый момент, когда, полагал я, мне почти удалось завершить эту заметку. Но от такого человека, как моя сестра, нельзя защититься, она одновременно так сильна и так враждебна любому проявлению духа, она приходит и уничтожает всё, что ум создавал месяцами в безумном напряжении, даже перенапряжении памяти, чем бы это ни было, даже коротким наброском на самую пустяковую тему. И нет ничего более хрупкого, чем музыка, в которую я по-настоящему всецело погрузился в последние несколько лет, сначала предался музыке на практике, затем погрузился в теорию, сначала истово музицировал, затем отдался теории, но моя сестра и все подобные ей люди, чье непонимание преследует меня днем и ночью, губит все мои планы, она уничтожила мою Енуфу, моих Моисея и Аарона, мой очерк О Рубинштейне, мою работу О Шести, всё и вся, что для меня свято. Это ужасно: едва я созреваю для исследования музыки, как внезапно является моя сестра и всё губит. Как будто она все силы бросает на то, чтобы погубить мой интеллектуальный труд. Как будто, находясь в Вене, она чувствует, что здесь, в Пайскаме, я вот-вот приступлю к какой-то теме, и когда я хочу заняться этой темой, она появляется и губит ее. Окружающие существуют только затем, чтобы выследить дух и уничтожить его, они чувствуют, когда разум созрел для мыслительного усилия, и появляются, чтобы пресечь это мыслительное усилие в зародыше. Такова не только моя сестра, несчастная, злобная, подлая женщина, подобных людей легион. Сколько статей я начал, а потом, из-за того что внезапно являлась сестра, сжег. Бросал в печь в момент ее появления. Никто не спрашивал так часто, как она: я не помешаю? какая насмешка, когда эта фраза постоянно звучит из уст человека, который только и делает, что мешает и будет мешать, и смысл жизни которого, кажется, только и заключается в том, чтобы нарушать ход чужой жизни, всем и каждому мешать и тем самым разрушать и, в конце концов, уничтожать, снова и снова уничтожать то, что для меня, кажется, важнее всего на свете: интеллектуальный продукт. Даже когда мы были детьми, она пыталась помешать мне при каждом удобном случае, изгнать меня из моего, как я тогда это называл, интеллектуального рая. Если у меня в руках была книга, она преследовала меня до тех пор, пока я не откладывал книгу, она ликовала, когда я в ярости швырял ей эту книгу в лицо. Я отчетливо помню: когда я раскладывал на полу географические карты, страсть всей своей жизни, она мгновенно появлялась, пугая меня, из укрытия за моей спиной, и вставала как раз на то место, на котором я сосредоточил всё внимание, туда, где я раскинул любимые страны и части света, чтобы наполнить их детскими фантазиями, я видел лишь ее внезапно и зловеще возникшую ступню. Лет в пять-шесть я часто уединялся в нашем саду с книгой, однажды это был, я отчетливо помню, голубой томик стихов Новалиса из библиотеки деда, в чтении которого, отнюдь не всё понимая, я черпал послеполуденное счастье воскресного дня, час за часом, пока сестра не разыскала меня, не выскочила с воплем из кустов и не вырвала книгу Новалиса у меня из рук. Наша младшая сестра была совсем другой, но она уже тридцать лет как умерла, и нелепо сейчас сравнивать ее, болезненную и больную, наконец, умершую, с той, что неизменно здорова и властвует надо всем и вся. Даже муж выдержал ее всего два с половиной года, потом ускользнул из ее объятий в Южную Америку, в Перу, чтобы больше никогда к ней не возвращаться. Всё, к чему она прикасалась, она губила, и всю жизнь она пыталась уничтожить меня. Сначала неосознанно, потом осознанно, она делала всё для того, чтобы меня уничтожить. Вплоть до сегодняшнего дня мне постоянно приходилось защищаться от этой присущей сестре неудержимой тяги к уничтожению, и я даже не знаю, как мне до сих пор удавалось спастись. Она приезжает, когда захочет, уезжает, когда захочет, делает, что захочет. Она специально вышла замуж за брокера по недвижимости, чтобы отправить его в Перу и захапать весь его бизнес. Она деловой человек, уже в детстве в ней проявилась склонность травить всё интеллектуальное и, как следствие, приумножать материальное. Я не мог поверить, что у нас одна мать. Сестра уехала почти сутки назад, но продолжала властвовать надо мной. Я не мог от нее освободиться, отчаянно пытался, но не мог. При одной мысли о том, что она по сей день ездит в спальном вагоне только со своими простынями, меня охватывает ужас. Я три раза открывал окна, проветривал дом до тех пор, пока он не превратился в ледник, в котором я рисковал замерзнуть насмерть; если сначала я боялся задохнуться, теперь меня пугала мысль о том, что я замерзну. И всё из-за сестры, под гнетом которой я всю жизнь рисковал задохнуться или замерзнуть. В самом деле, она валяется в постели в своей венской квартире до половины одиннадцатого утра и выходит не раньше половины второго, чтобы поесть в Империале или Захере, где она режет свой тафельшпиц и потягивает розовое вино с опустившимися князьями или заключает сделки со всеми мыслимыми и немыслимыми императорскими величествами. Меня тошнит от ее образа жизни. Даже в день отъезда из Пайскама она оставила свою комнату совершенно неприбранной, так что мне заранее стыдно за это зрелище перед фрау Кинесбергер, которая уже десять лет наводит порядок в этом доме и будет здесь только в следующие выходные; вещи лежали вперемешку, тремя большими кучами, одеяло валялось на полу. Несмотря на то, что, как я сказал, я уже три раза проветрил в доме, в комнате по-прежнему стоял запах сестры, ее запах буквально пропитал весь дом, мне тошно от этого запаха. Моя младшая сестра тоже на ее совести, я часто думаю об этом, потому что та тоже постоянно испытывала страх перед старшей, а в последние часы, возможно, это был просто смертельный ужас. Родители зачинают младенца, а производят на свет монстра, потому что всё, что с ним соприкасается, гибнет. Однажды я писал статью о Гайдне, не Йозефе, Михаэле, как вдруг явилась она и выбила у меня из руки перо. Я не успел дописать статью,
