прямо на песке стояли огромные пузатые глиняные сосуды с переполненными яркими фруктами. Они скрывали их от солнца и порчи, до краев заполненные прохладной водой из колодцев.
Протирая яркую кожуру фрукта о платье, не заметила, как споткнулась о кожаный мяч, набитый соломой и перьями.
— Трэпт! — ругнувшись себе под нос, выронила рулоны с тканью на пыльные серые камни.
— Совсем под ноги разучилась смотреть, — звонко крикнул смугленький кареглазый мальчишка. Хохотнул, уводя ногой мяч в сторону.
— Вот только зайди ко мне пуговки на штанах пришить, засранец, — заворчала я, поднимая тяжелые рулоны ткани.
— Хорошего дня, Амара, — прокричал он, отбирая мяч у своего друга. Ударяет ногой по нему, мяч влетает в одну из бледно-желтых стен низкого дома, задевая зеленую лиану, что оплетала каждый каменный дом, словно сетью, отрывая с корнем часть сочной зелени от удара мяча. Мальчишки скрылись на большой площади, поднимая за собой столбы пыли между домами.
— Вот же, матери на тебя не хватает, — пробубнила, качая головой, мысленно жалея семилетнего мальчишку, что остался без отца и матери.
На большой площади всегда стоял аромат хмеля и костра, и здесь же находились мастерские по изготовлению посуды, лечебных трав, тканей и украшений и небольшие трапезные, где потрескивали открытые костры с металлическими чашами, в которых шипели ароматные масла, зазывая путников и уставших воинов после долгой дороги и походов. У местных излюбленным было место у Хасана. Он разделывал свежее мясо прямо на улице, подвешивая его на железных крючках, вбивая их в деревянный навес. От тяжести самой туши мясо мягко покачивалось, облепленное мухами, заставляя их то взлетать, то опускаться снова.
Ароматное мясо, крутящееся на толстом вертеле на открытом огне, дразнило своей зажаристой корочкой, собирая людей за массивными столешницами, залитыми тягучим вином и въевшимися жирными пятнами. Фива, что работала у Хасана, ловко разносила сахарные крепкие напитки между длинных деревянных скамеек под шумные разговоры и смех разгоряченных напитками мужчин. Хоть она полненькая, и уже немолодая женщина, но осадить могла даже эрна после походов.
— Фи, брат заходил к тебе? — окликнула светловолосую женщину, что бежала с пустым кувшином к колодцу, выложенному белым камнем, за прохладной водой.
— Не Фи, а Фива! — пробегая мимо, даже не останавливаясь, поправила она.
— Кто-то не в настроении, — ответила я, подходя к своей мастерской, ища ключи в своей кожаной сумке.
— Брата накормила, ждёт тебя с твоей порцией овощей в драгоценной лавке с огненной девой, — ехидно продолжила пухлая женщина, опуская ведро в колодец.
Закатила глаза, выкрикивая, не поворачиваясь к ней:
— Спасибо, Фи!
Дверь издала неприятный скрип, сливаясь с рассерженным голосом Фивы:
— Вот же упрямая, трэпта на тебя не хватает!
Надо попросить Камаля смазать петли, подумала я, закрывая дверь, не обращая внимания на ворчание старой Фи.
В плетеную желтую корзину, стоящую на полу, с торчащими тубами ниток, скинула свои три рулона ткани. Тяжело выдохнув, села на мягкий пуф, вытянув ноги. Мастерская была хоть и небольшая, но светлая, с одним большим окном, прикрытым тонкой персиковой тканью. Места не хватало все равно. С грустью посмотрела на заваленный деревянный стол разными видами тканей, золотыми и серебряными нитями. Сегодня уже не успею прибраться. Простонала себе под нос. Подняла взгляд на множество деревянных полок, что ломились от обилия стеклянных шкатулок с пуговками, ленточками, веревками, бусинами, и совсем приуныла от предстоящей работы. От резкого стука в дверь подскочила на месте. Словно вихрь, ворвалась в мастерскую подруга, чуть не выломав дверь с петель.
— Лата! — разозлилась я.
— Не рычи! — посмеялась подруга, сморщив носик, усыпанный милыми веснушками. — Камаль сбежал от меня на черную площадь, считая вонь и гниль лучше, чем редкие масла на моей коже, — поглаживая свою шею, скривилась.
— Противная служанка, Фана или Фина… — задумалась она, перебирая имена.
— В общем, неважно, сказала, что ты здесь, — ставя тарелку с дразнящим запахом печеных овощей прямо на дорогие ткани.
Ты что делаешь? — взвилась я, словно разъяренный трэпт, подскакивая к тарелке.
— Ой, прости… — выдавила она, отходя от стола.
— Древние!
— Не рычи, лучше скажи, ты закончила с нарядом? — открывая светлый шкаф с готовыми платьями, спросила меня.
— Я тебе, между прочим, золотую крошку принесла, — продолжала она, перебирая тонкими пальчиками наряд за нарядом.
— Вот это красота, — протянула она, вытаскивая ослепительно черный наряд, усыпанный золотом. Воздушная длинная юбка и топ с длинными легкими рукавами, расшитые золотыми нитями.
— Лата, повесь обратно!
— Хм, — хмыкнула Лата, покачивая огненными кудрявыми волосами, поворачиваясь ко мне, оценивающе взглянула на меня, а затем на наряд.
— Что ты задумала? — спокойно спросила у нее.
— Ну-у… — протянула она, прищурив свои карие глаза. — Ты же не наденешь его?!
— А почему нет?! — ответила ей, насаживая на вилку печеный картофель и окуная в соус.
— Амара! — крикнула она, выдергивая с петель сиреневую юбку и топ. — Это то, что я хотела, — взвизгнула девушка.
— Пожалуйста, — продолжила жевать, не отрываясь от тарелки.
Она скрылась за белой тканью, выкрикивая, какой изумительный материал и как он прилегает к телу, словно вторая кожа.
— Ты скоро? — убирая со стола уже пустую тарелку, тороплю ее я.
— Смотри, — раздвинув белую ткань, покрутилась рядом со мной, поправляя рыжие кудри, что выбились из хвоста. Сиреневая ткань и вправду смотрелась на ней как вторая кожа, плотно облегающая юбка в пол, с разрезом от бедра и топ, подчеркивающий ее пышную грудь.
— Прямо как я хотела, — поглаживая себя по бедрам, восклицала подруга.
— Только это не для танцев, ведь так? — выжидающе посмотрела на нее.
— Амара, если в этом году меня возьмут замуж, я не смогу видеться с Камалем. Поговори с ним! Пусть служит мне, вы разбогатеете. Покинете эту дыру, — она обвела рукой мастерскую.
— Я выделю вам дом. Будете жить, как захотите. И плевать я хотела, что думают все остальные, для них вы будет рабами, но, когда твое тело будет утопать в густом мягком ворсе и будет возможность пить из золотых бокалов дикий ликер, — прикрыла глаза, представляя ее брата рядом с собой, — тоже забудешь об этих мерзких пустых.
— А то, что моя мать и отец оказались на черной площади, тебя не смущает? — скривилась я.
Она отвернулась к зеркалу, снимая наряд.
— Это был их выбор, — отчеканила она. — Нечего было свою гордость показывать, один раз бы легла под эрна, и никто бы ее не отправил туда, она сделала свой выбор. А за отца выбор сделала твоя мать. — Прости, — поспешно добавила она.
Я промолчала. Она была эрной. Привыкшая к роскоши и власти. А мы всего лишь «пустые» для них. Я понимала, мы из разных
