добротными купеческими особняками из красного кирпича. Вечерами здесь так же, как и в Ставрополе, теплились желтым светом керосиновых ламп глазницы глинобитных домов с соломенными крышами. И огонь этот был южный, теплый, какой бывает только на Кавказе и в Украине. Зато на широких проспектах текла совсем иная жизнь, с лоском и роскошью, свойственная, пожалуй, Москве и Петрограду. Каменные пяти- и даже семиэтажные здания с венскими и итальянскими окнами в человеческий рост, роскошные, непохожие друг на друга дворцы, трамваи Спрэга, американские «Форды» и французские «Рено», огромные витрины дорогих магазинов, освещенные электрическим светом, шарообразные фонари, поднятые на невиданную высоту, — все придавало городу черты европейской столицы.
С наступлением сумерек Киев казался еще прекрасней, становился уютным, домашним. А Днепр!.. Эта широкая река, опоясавшая город голубой лентой, уносила свои воды дальше, за пороги, в степи Херсонеса, к самому Черному морю. Над городом, на правом берегу великой реки, возвышался памятник Святому князю Владимиру. Его трехсаженный крест, подсвеченный электричеством, теперь служил маяком для проходящих мимо судов и, сказывали, был виден за сорок верст.
Фиакр стучал по мостовым, переезжал с одной улицы на другую и наконец остановился перед высоким домом в четыре этажа. Не успел Ардашев расплатиться с возницей, как из парадного вышел немолодой высокий мужчина с поредевшей черной шевелюрой и бакенбардами, сросшимися с пышными усами. По всему было видно, что он старался выглядеть моложе своих лет. Об этом свидетельствовали явно крашеные волосы и нафабренные усы. Возраст выдавали брови, в них из-под краски пробивалась седина, и морщинистое, точно моченое яблоко, лицо. Действительный статский советник еще в прошлом году разменял седьмой десяток. Рядом с ним стоял лакей, который тут же взял у Ардашева его чемодан.
— Наконец-таки пожаловал, — выдавил из себя улыбку хозяин и протянул руку. — Сколько же лет мы с тобой не виделись?
— Восемь.
— Да, летит время. Как добрался?
— Долго стояли на станциях, пропускали эшелоны с солдатами.
— Ничего не поделаешь — война, — вздохнул Могилевский и, будто извиняясь, сказал: — Вероника с Еленой уехали прогуляться по магазинам, но должны вот-вот вернуться. Они на авто. С ними извозчик моего автомобиля или, как теперь говорят, chauffeur. Ты сильно голоден? Будем ждать их или сядем ужинать?
— Думаю, подождем.
— Тогда предлагаю скрасить ожидание бутылкой Шамбертена.
— Прекрасная идея.
Покои Могилевского располагались на втором этаже. Супружеская чета вполне довольствовалась десятью комнатами, включая гостевую. Остальные сдавала. Весь первый этаж арендовал магазин «Свет» и несколько коммерческих контор. Кроме доходного дома действительный тайный советник в отставке владел еще и мыловаренной фабрикой.
Когда бутылка почти опустела, в прихожей послышался радостный возглас:
— Лена, смотри, это трость Клима! Клим приехал!
В гостиную влетела радостная Вероника Альбертовна.
2. «Аврора»
Филера он заметил сразу. Тот шел за ним не спеша, останавливаясь и пялясь в подсвеченные изнутри витрины модных магазинов. Стараясь от него оторваться, он запрыгнул в трамвай у Царской площади. Но и шпик был не промах: нанял пролетку и упорно следовал за вагоном. Тогда пришлось сойти на остановке, как раз напротив Греческого монастыря. «Топтун» был опытный, и уйти от него никак бы, наверное, не удалось, если бы не 17‑й трамвай. Заскочить в него пришлось почти на полном ходу. Кондуктор то ли от неожиданности, то ли от страха, раскричался, грозя штрафом. Но, получив целковый, тут же успокоился. Доехав до Константиновской, он сошел. Петлял еще два квартала — все проверял, нет ли за ним слежки. Убедившись, что «хвост» безнадежно отстал, сел на 16‑й трамвай и, добравшись до Ярославской, вышел.
Шесть окон третьего этажа большого дома с узорчатыми пилястрами, фронтонами и карнизами были завешены плотными портьерами. «Стало быть, все нормально — собрание состоится», — решил про себя незнакомец. Не обращая внимания на вопросительный взгляд привратника, он быстро миновал два лестничных пролета. Стоило нажать на пуговицу электрического звонка квартиры № 9, как мгновенно отворилась дверь. Его ждали.
Наум Шмулевич Якобсон давно находился на нелегальном положении. Иван Потребов, Сергей Загорулько и вот теперь Семен Израилевич Гоцман — лишь часть имен и фамилий, указанных в его поддельных видах. Бывший фельдшер, организатор летучего боевого отряда «Всеобщего еврейского рабочего союза в Литве, Польше и России» (БУНД) стал на путь террора в двадцать пять лет и давно числился во всеимперском розыске. Соратники дали ему кличку Лекарь. Киевское Охранное отделение охотилось за ним с самого 1905 года. Непримиримый борец с царизмом разыскивался за череду громких политических убийств, совершенных в Киеве, Харькове и Одессе еще перед войной. Его давно ждала виселица. Правда, последнее время о нем не было ни слуху ни духу. Якобсон будто в омут нырнул. Однако по сведениям, полученным из заграничной агентуры всего месяц назад, он был замечен в Цюрихе, где неоднократно встречался с Владимиром Ульяновым и Григорием Сокольниковым (Гиршем Янкеливичем Бриллиантом). Последний как раз и уговорил его порвать с Всеобщим еврейским рабочим союзом и вступить в РСДРП, которая осудила призыв БУНДА к еврейским рабочим выступить на защиту отечества. О том, что именно Лекарь и был тем самым объектом, за которым следил филер, офицеры, ведавшие политическим сыском, не знали. Он попал в поле зрения наружного наблюдения случайно, когда встречался в портерной с одним из бывших политических ссыльных, над которым давно висела «фотогеновая лампа» жандармов. «Топтун» и должен был в итоге выяснить его личность, да вот незадача — «дичь» упорхнула.
Семен Израилевич Гоцман (по данным последнего паспорта) торопился на встречу с весьма почтенной публикой. Его ждал совет старшин общественного собрания «Аврора». После либеральных указов Николая II такого рода собраний и клубов насчитывалось в России великое множество. По данным сыскной полиции, члены «Авроры» приходили сюда не столько для общения, сколько для того, чтобы засидеться за картами до первой утренней звезды. Отсюда, вероятно, происходило и название. Поскольку завсегдатаи были людьми уважаемыми, то власти смотрели на это сквозь пальцы. Однако имелась и другая, менее известная полиции причина, заставлявшая старшин собираться раз в неделю. В «Авроре» заключались миллионные сделки, продавали и покупали дела, решали судьбу местных политиков или чиновников. Поговаривали, что ставленники «Авроры» были и в самом Петрограде. Словом, в этих специально снятых восьми меблированных комнатах принимались иногда судьбоносные решения не только для Киева, но для всего юго-западного края. По особой протекции доверенных лиц старшины могли выслушать просьбу любого человека, если, конечно, от его предложения предполагалась выгода клубу.
Вот и сегодня здесь ждали гостя. Еще пару лет назад ему бы отказали в аудиенции. А сейчас наступало иное,
