в порядке, — отвечал он мне. — Я просто немного волновался, мне стало нехорошо… нет, ты не виновата, конечно. Я, наверное, не пойду завтра в институт… на градуснике тридцать девять. О, что ты, я просто нервный, ты знаешь… нет-нет-нет, ты не должна была ради меня менять свои планы, что ты. Пощупай лоб, он, кажется, горячий?».
Разумеется, я оставалась после этого рядом с ним.
Господи, я так больше не могу. Я даже плачу сейчас как будто бы маслом и не могу оттереть слезы с щёк.
Я не могу его бросить, он слишком добрый со мной. Добрее, чем остальные, и несправедливо — я нехороший человек, я обманываю его, даже в половину не вкладываюсь в отношения так же сильно, как он… Он делает все покупки, запрещая мне выходить в магазин (зная, что я не очень умею общаться с другими людьми и плохо ориентируюсь в ценах: меня всегда обманывают в продуктовых). Он чинит сломанные вещи. Он зарабатывает деньги и покупает мне подарки. Он такой… хороший.
Как же я плохо себя с ним чувствую. Как же мне сильно хочется залезть в ванную и смыть эту липкую гадость с кожи.
Может, попробовать ножом? Неплохая мысль.
«Я всегда буду рядом с тобой», — он обнимает меня и как будто бы обтекает по плечам, затрудняя движения.
«Я всегда буду помогать тебе».
«Тебе одиноко? Ты всегда можешь позвонить мне. Я буду рад тебя утешить».
«Мне неважно, любишь ли ты меня или нет, правда. Я люблю тебя, и мне этого достаточно. Я хочу, чтобы ты чувствовала себя хорошо, а с этими людьми тебе не будет хорошо».
«Мама никогда не говорила тебе ничего хорошего, а ведь ты умная, очень красивая и замечательная. Люди просто не понимают, какая ты есть».
«Ты моё солнышко».
«Я люблю тебя».
— Прости, — заговорила я сбивчиво. — Прости, я… я очень плохой человек. Прости меня. Нам нужно наконец расстаться.
Нож вошёл в плоть, и кожа, насквозь пропитанная липкой смолой, похожа на сливочное масло.
