в тысячелетие. Так жизнь христианина оказывается вписанной и включенной в жизнь всей планеты и всей вселенной. Так богослужебные книги, словно часы, напоминают нам, каждому из нас, как идет время. И как подсолнечник поворачивается вслед за солнцем, как другие цветы раскрываются на заре и закрываются, когда кончается день, так и знающий богослужение, участвующий в богослужении человек тоже вписан в жизнь самой природы. Это очень важный момент, потому что мы, христиане, иногда как-то противопоставляем себя тварному миру – тому миру, в котором мы живем и который нас окружает. Нам кажется, что мы как-то выше восходов и заходов солнца, что мы выше любви к цветам, к рекам, к озерам, к лесам, лугам и водопадам. Нам кажется, что всё это может восхищать, быть может, язычника, неверующего человека, но мы выше этого. Нет, на самом деле это не так. Само богослужение напоминает нам о том, что мы живем в этом мире и вместе с жизнью этого мира.
Когда открываешь богослужебные книги, иной раз создается впечатление, что богослужение совершается и сегодня по тем самым законам, по которым оно совершалось и тысячу, и почти две тысячи лет назад. Это не совсем так. На самом деле богослужение изменяется, и очень сильно изменяется, во времени. Каждый век вносит в церковный чин что-то новое. И наоборот: с каждым веком что-то уходит из церковного чина.
Например, когда во время литургии после чтения Евангелия, на ектении «Рцем вси от всея души» священник, диакон и все псаломщики, участвующие в богослужении, выходят на солею и читают вслух записки с именами тех, о ком просят прихожане молиться: с именами сначала живых, а затем усопших, сначала о здравии, а затем о упокоении, – то кажется, что этот обычай существовал веками. А на самом деле это совсем новый обычай, он появился на памяти еще многих ныне живущих людей во время войны, когда люди уходили на фронт, когда люди погибали сотнями, тысячами и миллионами. И вот в эти страшные годы кровавой бойни появился этот, в общем, совершенно новый обычай. А мы к нему уже настолько привыкли, что отказаться от него кажется чем-то невозможным, немыслимым, невероятным. И, я думаю, большинство из нас считает, что он всегда в Церкви существовал. В какой-то мере это действительно так, потому что нам друг через друга Господь раскрывает, чту новое соответствует Его замыслу о нас, чту Господь от нас ждет. Для меня очень много значит этот обычай: поминовение вслух живых и усопших, общей молитвы Церкви о всех, потому что за этим бесконечным перечнем имен стоят люди с их судьбами, с их проблемами, с их бедами. И когда мы все, сколько нас ни есть в церкви, молимся об этих людях, конечно, на это уходит время, иногда 10, 15, иногда даже 20 минут богослужения, но зато мы как-то очень четко, материально ощущаем, как много нас в Церкви, как много нас призвано Христом быть вместе с Ним и друг с другом. Вот эти горы записок – они для меня знак, который нам дает Господь, чтобы мы лучше поняли, что это такое Церковь, как хорошо и прекрасно жить братьям вместе (ср. Пс 132: 1)[1].
Есть еще один церковный чин, который мы все тоже очень любим и непременно совершаем каждым Великим постом воскресными вечерами. Я имею в виду Пассии – службы, которые совершаются во второе, третье, четвертое и пятое воскресенье Четыредесятницы, Великого поста, по вечерам. Это вечерня, во время которой читается Евангелие – сначала от Матфея, потом от Марка, от Луки и наконец от Иоанна, по две главы, в которых рассказывается о Страстях Христовых: о том, как Спаситель совершает Тайную Вечерю, о том, как Его берут под стражу, ведут на суд, осуждают на смерть, ведут на Крест, распинают и снимают с Креста. И вот эти Евангелия читаются в течение четырех воскресных вечеров, и к каждому из богослужений присоединяется еще акафист Страстям Христовым. Традиционно Пассии всегда собирают в храмах очень много народу. Люди собираются, чтобы вместе прочитать Евангелие о Страстях Христовых, чтобы вместе помолиться за акафистом, чтобы вместе пережить события Страстной недели, к которым неуклонно подводит нас Великий пост.
А еще триста лет назад Пассии вообще не совершались. Пассии начали совершать только к концу XVII века в Киеве. И впервые чин, как совершать Пассии, описан только в Приложении к Цветной триоди, изданной в Киеве в начале XVIII века. До этого вообще никто не знал, что это такое. И были в те времена Пассии совсем не такими, какими они совершаются теперь. Тогда они совершались по пятницам, и была это не вечерня, а повечерие. Да, на этом повечерии читалось одно из четырех Евангелий, но акафиста, который мы теперь непременно читаем во время Пассий, тогда еще не существовало, он не был написан. Он был составлен только в XIX веке архиепископом Иннокентием (Борисовым). Но и несмотря на то, что Пассии были другими двести лет назад, они тоже казались чем-то новым, необычным, потому что до XVII века их не было, подчеркиваю, вообще. И только на Украине в XVII веке под влиянием службы, которая совершалась в католических храмах – Via Crucis, или Путь Креста, Крестный путь, Chemin de la Crois, – под влиянием Крестного пути у католиков стали совершать Пассии и православные. Прошло три века, и что же, теперь нам отказываться от совершения Пассий, потому что они введены по примеру католических богослужений или в противовес католическим богослужениям? Так или иначе, это новый вид богослужений; раньше не было Пассий, и сначала они были совсем другими. Восстанавливать их такими, какими они были прежде, или все-таки совершать так, как мы совершаем их в последнее время? А может быть, тогда не читать акафиста Страстям Христовым, раз он так недавно написан, раз раньше его не читали и даже не знали, что это такое?
И вообще надо сказать, что все акафисты написаны в Новое время, за исключением одного – акафиста Пресвятой Богородице, и они тоже не предусмотрены церковным уставом – ни их включение в богослужение, ни их общее чтение во время утрени, как, скажем, теперь делается во многих храмах. Да и составлены акафисты – одни в конце XVIII, другие в XIX, третьи даже в XX веке. Что же, из-за этого их не читать? Нет, наверное, все-таки нельзя их не читать, потому что через молитву за акафистом Господь нам очень много дает, и я думаю, что
