выходом на пенсию:
— Представляете! В коридорах школы шептались: ужели Клара Карловна? Как же без неё будет-то? Кавалеры сбежались в школу хоть одним глазком, хоть напоследок меня в памяти запечатлеть, ведь как наслышаны были за долгие учебные годы отпрысков своих непослушных… Да-да! Мужчин на том собрании было столько же, сколько и женщин, — помялась Клара Карловна, но не позволила себе соврать: — Но женщин больше!
— А шампанское разливали? — улыбнулся подобострастно Касьян Демидыч.
— О, да! В учительской. Представьте — уже в ночи! Полусладкое.
— Полугадкое, — поморщился несносный Тихон Лукич. — Пить надо брют. Всё остальное с сахаром.
— Ну, если б у меня был миллион рублей, я бы пил исключительно брют, гран-крю, икс-о, блю лейбл и аньехо, — сумничал Касьян Демидыч Гурчик, продемонстрировав крайнюю осведомлённость в непролетарских напитках. — С дырой же в кармане приходится пить самогон.
— О, если б у меня был мечталлион рублей! — передразнил соседа Тихон Лукич. — Я бы заставил его размножаться процентами и кормил бы голодающих.
— Ага, пиццей из Макдональдса, — занервничал подполковник в отставке, косясь на Клару Карловну, расположение которой мог и утратить после такого популистского заявления соседа.
— В Маке не подают пиццу, — поморщилась Клара Карловна, заслуженный работник школьного воспитания, профессиональные знания которой распространялись и на молодёжный общепит, так как за годы службы понятия «воспитанный ребёнок» и «упитанный ребёнок» в её сознании причудливо переплелись.
Так за разговорами и подошли к концу жареные грибочки на закопчённой сковородочке. Спохватилась гражданка Кораллова, метнулась к себе на фазенду. Вернулась тут же, запыхавшаяся, розовощёкая (Касьян Демидыч аж залюбовался). В руках заботливо держит запыленную баночку литровую.
— А теперь отведайте сморчков моих маринованных.
— Пошла Клара на базар и купила грибной вар, — шепотом съехидничал Тихон Лукич.
— С тех пор, как я в прошлом году зевнула, чуть не вывихнув себе челюсть, я прекрасно всё слышу, — напомнила Клара Карловна тем самым тоном, которым воцаряла в классе полную тишину.
На следующий день, выкушав на завтрак овсяную кашку на воде, запустил Касьян Демидович Гурчик на своей летней кухне кипучий деятельный процесс. Потрошит кабачки с грядки, режет дольками, растирает в мясорубке. Прирастает бездонная алюминиевая кастрюля заветной мякотью.
К обеду умаялся. Сполоснул ладони в мойдодыре, воды напился, а тут и сосед заглянул сковородку свою забрать, вчерась ведь забыл про неё напрочь. Помыл Касьян Демидыч Тишину сковороду с пеной, та аж заблестела, как новая. Любуется работой своей, протягивает соседу. Благодарит Тихон Лукич, а сам косится на полуторавёдерный чан, на варево будущего, а в толк взять не может:
— Какого ж резону самому гнать, когда в «Пятёрочке» икра кабачковая «Красная цена» сто́ит копейки?
— Дурак ты, Тиша, жизни не знаешь. Своя икра если б в сельпо попала, знаешь, почём бы продавалась?
— Ха, только не брал бы её никто за такие бабки!
— То-то и оно! И вот такая дорогая натуральная икра будет только у меня. Вся партия! Ну и тебя, дурня, баночкой угощу.
Отмахнулся Тихон Лукич от увещевания Касьяна Демидыча.
— Ты мне лучше скажи, тебе в почтовый ящик жировку за июль опустили? А то я как не залезу — там сплошная реклама: навоз, бетон, тротуарная плитка. Намедни ещё надувной бассейн предложили под ключ по акции.
— А мой почтовый ящик осы охраняют, — потёр руки самодовольный Касьян Демидович Гурчик. — Завели себе гнездо и нервничают, когда им туда бумажки суют. Так что жировки за свет мне наш председатель на руки доставляет. За июль не было пока.
Кивнул сосед, упорхнул с блестящей сковородочкой своей. Осмотрелся Касьян Демидыч: полный мойдодыр посуды! Ой, надо ж и мясорубку Кларочки помыть-почистить, да и возвернуть при случае удобном. Навёл марафетик, вытер ладони свои натруженные вафельным полотенцем, косится на калиточку заветную. Ни единого шороха не доносится с Кларочкиного участка. Час прошёл, другой… Побрился Касьян Демидыч электрической бритвой «Харькiв», подбоченился у мутного зеркала в полный рост, подхватил под мышку мясорубку, толкнул калитку.
Клара Карловна обнаружилась поверженной поперёк дивана на тенистой веранде. Одолеваемая мигренями пожилая женщина держалась за лоб, периодически потирала виски. Метнулся испуганный Касьян Демидыч к Кларочке, уж не доктора ли вызвать в их любимую деревню Непрявду?
— Касьянушка, благородный ты мой, прикрой меня пледиком, пожалуйста.
— Кларочка, что с тобой, дорогая?
— У меня субфебрильный ознобиоз.
— А это очень опасно? — участвует Касьян Демидыч, заботливо подтыкая покрывало. — Может, лекарство какое подать?
— Анальгинку я уже съела.
— И как себя чувствуешь?
— Погоди, мне надо очахнуть.
Заел сосед, не понимает, как интерпретировать Кларочкины слова, чтоб от них могилой не пахло. Наконец, осенило. Переспросил:
— Очухаться?
Кивнула Клара Карловна. Всё ж как хорошо, когда такое исключительное взаимопонимание случается между людьми! Посидели-помолчали. Ещё посидели, помолчав. Сменил позу Касьян Демидыч и стал сидеть заново. Молчит, боится тишины хрустальной гармонию разрушить. Кларочке явно лучше. Притихла Кларочка, не ворочается, дыхание уравновесилось.
«Заснула, стало быть… — решил Касьян Демидыч. — Ну, я пойду. Посикать надобно, а то уже в ушах хлюпает».
Поднялся со стула пенсионер, проделал пару шагов, скрипнул подгнившей половой доской… Распахнула очи Клара Карловна.
— Ты уже уходишь, Кася?
Напугался Касьян Демидыч. Прохватил звонкий голос по спине его прохладной наждачкой. Оглянулся.
— Я вернусь, Кларочка!
Куда там! Подкрался на цыпочках вечерний полив. Пора сланцы на калоши переобувать и шланг садовый разматывать. Так бы день и миновал в трудах и заботах, да ворвался в одинокий мирок Касьяна Демидыча перевозбуждённый Тихон Лукич с давешней сковородкой в руках.
— Что с тобой, Тиша? Вида на тебе нету ни разу.
Молчит Тихон Лукич, лишь сглатывает надрывно, тычет в соседа сковородкой. Глянул Касьян Демидыч под крышку, а там греча, разжаренная на сливочном масле. Греча, как греча: выглядит притягательно, пахнет аппетитно.
— Попробуй! — наконец, выдавил из себя подавленный Тихон.
Касьян Демидыч, хоть человек и гордый, но не настолько, чтобы от соседского угощения отказываться, пусть даже и от позавчерашней гречки. Подцепил знатную горочку заботливо вытертой об рукав вилочкой. Отправил в рот. Набросился на праздного, ничего не подозревающего подполковника в отставке изощрённый букетик из пятидесяти оттенков одного и того же вкуса: горше горького.
Выплюнул, а во рту всё одно: шипит пена, смесь хины со стеблями одуванчиков. А может и с крысиным ядом. Жизненный опыт по горьким веществам у Касьяна Демидыча был весьма скуден, активно предпочитал он горькому солёное и маринованное. Вот и сейчас: приложился пенсионер к баночке с огурчиками к самогончику, да хлебнул основательную дозу рассола. Прополоскал рот. Помогло слабо. Можно сказать, и вовсе не помогло.
— Сам ешь свою гречу. Я не отраваядный.
Тут на свою беду заглянул на летнюю кухню
