— Если не возражаете, — поспешно сказал Роджерс, — я бы не хотел при этом присутствовать. Поговорю с Брауном после вашего ухода. Его жена с ним. Она знает — я уже сообщил ей.
Хендерсон кивнул и направился к двери.
Второй специалист последовал за своим коллегой. Дверь открылась и закрылась вновь.
Джим Роджерс, поглаживая подбородок длинными пальцами, печально смотрел на рентгеновский снимок, лежащий на письменном столе в кабинете Джона Брауна. В свои тридцать с небольшим лет он мог добиться блестящих успехов в науке, если бы продолжал исследовательскую работу и практику. Но, приняв предложение Брауна и став врачом, проживающим в «Доме здоровья», Роджерс почти не находил применения своему интеллекту. Его не интересовали воображаемые болезни толстых клиентов обоего пола, а бесконечные статьи, которые ему приходилось писать для журналов Брауна, нагоняли на него неизбывную тоску. Написанные добросовестно, они тем не менее были адресованы не его коллегам, а всего лишь ленивым избалованным людям, которые привыкли слишком много спать и есть.
У доктора Роджерса были темные глаза, высокий лоб и заостренный подбородок, который его друзья считали чувственным, а недруги — безвольным. Возможно, спустя год или два он бросил бы работу в «Доме здоровья», последовав своему призванию, если бы не одно обстоятельство, даже отдаленно не связанное с его профессией. Именно по этой причине, а также будучи фаталистом и оппортунистом, он продолжал писать унылые статьи, выслушивать жалобы толстых пациентов и пить больше, чем было ему на пользу.
Отшвырнув в сторону рентгеновский снимок, как будто он внезапно вызвал у него отвращение, Роджерс нервно огляделся вокруг. Как и все, к чему прикладывал руку Браун, кабинет был огромным и богато декорированным. На резном письменном столе в строгом порядке располагались чистый блокнот, чернильница из агата, зеленая авторучка, в специальном гнездышке подставки, шесть аккуратно сложенных в стопку журналов Брауна, а теперь еще и злополучный снимок. Ноги Джима утопали в мягком и плотном синелевом ковре. Картины, изображающие греческих богов и богинь, висели на стенах над книжными полками с внушительного вида томами, которые ни разу не открывали с тех пор, как Браун купил библиотеку у одного из клиентов. Каштановые велюровые драпировки и такого же цвета обивка кресел и кушетки делали обстановку еще более громоздкой и тяжеловесной.
Джим подошел к алькову и повернул выключатель. Свет с потолка озарил статую Джона Брауна. Некоторое время Джим враждебно разглядывал мускулистые руки, мышцы шеи, широкую грудь, сильные стройные ноги. Затем он выключил свет, вернулся к столу и остановился, глядя на дверь в спальню. Он все еще смотрел на нее, когда она открылась, и в кабинет вошли Хендерсон и Гартен.
Доктор Гартен осторожно закрыл за собой дверь.
— Ну, вот и все, — объявил он. — Должен сказать, что мне больше нравится бодрость этого человека, нежели его манеры.
— Я бы не удивился, узнав, что он считает нас троих каким-то образом виновными в его болезни. — Доктор Хендерсон пожал массивными плечами и протянул руку Джиму Роджерсу. — Не завидую вам, что у вас такой пациент, — улыбаясь, добавил он.
— Спасибо, что пришли, — сказал Джим, обмениваясь рукопожатиями с Хендерсоном и Гартеном. — Сделаю все возможное, чтобы его отвлечь.
— Больше вы действительно ничего сделать не сможете, — отозвался Гартен, выходя вместе с Хендерсоном в холл. — До свидания. Желаю удачи.
Джим ждал, пока не услышал их шаги по голому полу холла. Затем он решительно двинулся к двери в спальню, открыл ее и вошел.
* * *
Откинув голову на подушки, Джон Браун сердито уставился на своего врача. Его жена, робкая увядшая женщина лет пятидесяти, сидевшая у кровати, отвела от мужа заплаканные глаза.
— О, Джим! — всхлипнула она.
— Убирайтесь отсюда, Роджерс, — проворчал Браун. — Вы уже причинили весь вред, какой только могли причинить. Так как я уже практически мертв, то могу обойтись без ваших услуг.
— Пожалуйста, мистер Браун, ради вас же... Гнев и возбуждение только усугубят...
— Убирайтесь!
— Это очень важно, мистер Браун...
— Вон! — Браун властно указал на дверь. Капля пота упала с его лба, скользнула по носу и повисла в уголке рта.
Джим стиснул зубы. Все было ясно. Повернувшись на каблуках, он зашагал к двери и быстро вышел.
— О, Джон! — Миссис Браун закрыла лицо руками, продолжая плакать. — Ты не должен...
— Послушай, Лидия, — сурово прервал ее Браун, — от твоих причитаний нет никакого толку. Они подписали мне смертный приговор, но не думай, что Джон Браун превратится в хнычущего труса. Прожив со мной столько лет, ты должна была бы это знать. Сейчас пришло время действовать, а не распускать нюни!
— Да, Джон, — робко произнесла миссис Браун, вытирая слезы маленьким платочком. — Я только хотела спросить, хочешь ли ты, чтобы я разыскала Барбару?..
Браун сел так резко, словно жена дала ему пощечину. Его налитые кровью глаза стали свирепыми.
— Барбару?! — рявкнул он. — Я не желаю ни видеть, ни слышать ее, ни говорить с ней! Она для меня не существует, понятно?
— Но, Джон, Барбара твоя дочь, твое единственное дитя, — залепетала миссис Браун. — Ты не можешь... Мы должны разыскать ее, вернуть домой...
— Вздор! Барбара перестала быть моей дочерью в тот день, когда покинула меня! Она сделала свой выбор — пускай с ним и остается.
— Но ты же принудил ее к этому, Джон! — заявила миссис Браун с внезапным приливом мужества.
— Принудил? Я запретил ей выходить замуж за этого шарлатана Джима Роджерса — за пьяницу, которому нужны только ее деньги, — а ты утверждаешь, что я выжил ее из дому!
— Ты ведь сам предложил Джиму жить здесь. Ты говорил, что такой блестящий молодой человек был бы неоценим для тебя...
— Роджерс выполнял определенные деловые поручения — вот и все! Иначе я бы вышвырнул его пинком в сточную канаву, откуда он вылез! Но при чем тут это? Если Барбара была настолько глупа, что влюбилась в пьяницу, разве я виноват, что нанял его? Не раздражай меня, Лидия! — Он снова откинулся на подушки и заговорил более мягким голосом: — Смерти я не боюсь. Я всегда верил в здоровое тело — оно было моей жизнью, моей религией. А теперь все рухнуло. Бог дал мне понять, что я поклонялся недостойной лжи...
Миссис Браун опять заплакала. Муж потрепал ее по плечу.
— Оставь меня одного, дорогая. Мне надо о многом подумать. — Он свесил ноги с кровати и уставился на ковер.
Миссис Браун понимала, что муж снова выкинул из головы ее, Барбару и всех остальных. С типичной для него сосредоточенностью он сконцентрировал внимание на какой-то личной проблеме — одной из многих, которые ей никогда не разрешалось делить с ним.
Чувствуя себя одинокой и несчастной, миссис Браун встала и, не глядя на мужа, покинула комнату смерти.
