понять, в мире происходили те же события. Жили те же люди. Вот только вместо наших домов торчали огромные каменные глыбы, словно нас никогда тут и не было вовсе. Может быть, это была какая-то подсказка, только хрен пойми на что. И от кого. И что вообще она могла значить.
Впрочем, несмотря на общую странность всего произошедшего, гараж Мезенцева существовал и здесь. И даже ключ, который болтался в кармане куртки, с лёгкостью открыл замок. Вот только вместо оранжевого четыреста двенадцатого москвича его деда, нас встретил весьма странный УАЗ буханка. Хотя странным был только его цвет, не свойственный подобным автомобилям. Во всяком случае, мне такие никогда не попадались.
Это был такой же яркий, буквально пылающий оттенок оранжевого, что смотрелось весьма странно и непривычно. Мезенцев всегда говорил, что цвет по ПТС называется «бизон». Но так это или нет, мы с Вовкой не знали, так что верили Игорю на слово.
А ещё он всегда назвал дедов москвич «оранжевым Боливаром». Поэтому, когда вместо ожидаемой машины перед нами предстала яркая буханка, у меня невольно вырвалось, что этот Боливар точно вынесет двоих. И даже больше. Но Игорь никак шутку не оценил, так как не читал О.Генри вообще, и «Дороги, которые мы выбираем» в частности.
Я миновал длинный ряд пронумерованных ворот из листового железа, и свернул на нужную развилку. Выкаченный на улицу Боливар выделялся на фоне тёмно-синих осенних сумерек и падающих крупинок снега. Яркая краска напоминала отблески догорающего заката, всё ещё дающего бой надвигающейся тьме, но уже обреченного на поражение. От подобных мыслей становилось только хуже. Но, по мере приближения, до меня всё отчётливее доносились знакомые задорные ритмы группы «Оффспринг», способные хоть ненадолго отпугнуть надвигающееся уныние.
Когда я поравнялся с приоткрытой дверью, сквозь которую пробивался желтоватый электрический свет, как раз раздались характерные вопли исполнителей, открывающие песню «Селф истим», или саморазвитие, в переводе на русский.
«Пожалуй, лучший альбом... — подумал я, горько ухмыльнувшись. — „Американа“ тоже ничего, но какая-то более прилизанная, что ли...»
Подобные мысли отвлекали меня от тяжёлых раздумий, позволяя мозгу зацепиться за знакомые образы и всплывающие эмоции. Кто бы что не говорил, а «Оффспринг» мог задать задорный тон и мотивацию двигаться вперёд.
Вторя безумным крикам, в дело вступил Вовка Вишняков, или попросту Бабах, сотрясая бетонные стены хрипловатым воплем:
— Ля-ля, алкашня, ля-ля-ля!
Я приоткрыл дверь и поспешил как можно скорее протиснуться внутрь, чтобы не выпускать драгоценное тепло.
Гараж был точно таким же, как и в нашем мире. В нос тут же ударил характерный запах затхлости и машинного масла. Грубые бетонные стены, выкрашенные зеленоватой краской и большой стеллаж, занимающий всё противоположное от входа пространство. Собран он был из разномастных досок и доверху заставлен коробками с автомобильными деталями и ненужным барахлом, принесённым из дома. По углам бережно складировались покрышки, с почти стёршимся узором протектора, и стояли жестяные канистры. Бетонный пол, покрытый застарелыми маслеными пятнами, сейчас был бережно застелен обрывком грязного полиэтилена, в центр которого Вишняков стаскивал всё самое ценное.
В гараже было просторно. Но стоило открыть ворота и загнать Боливар, как нам останется лишь узкое пространство между стенами и корпусом машины, которого не хватит даже на то, чтобы полностью открыть дверцы. Тусклая лампа над входом была не в силах осветить бетонную коробку. Зато с этой целью прекрасно справлялся смотровой светильник на длинном проводе, который мы приспособили под потолком, зацепив за торчащую арматуру.
— Ну и что, где там Мезенцев? — тут же поинтересовался Бабах, бросив на меня быстрый взгляд.
— Да если бы я знал.
— Ёптить, это же Игорь! — отмахнулся он. — Придёт, никуда не денется.
«Может, предложить ему по-быстрому заточить хотя бы одну консерву? — подумал я, хотя прекрасно знал, что мы договорились потерпеть. — Понимаю, что нельзя, но уж очень хочется...»
Вовка был почти моего роста и при этом практически такого же худосочного телосложения. Короткостриженый, с выпирающими скулами и щеками, изрытыми множеством оспин, он имел весьма угрожающий вид. Особенно когда начинал умышленно изображать из себя заправского гопника, размахивая руками и неся всякую ерунду с характерной интонацией. Причём получалось у него это весьма убедительно. Иногда даже так, что редкие прохожие предпочитали обойти стороной. Дополняли его образ две начинающиеся залысины, особенно выделяющийся при такой стрижке.
При этом Володька был, пожалуй, самым добрым человеком из всех, которых мне доводилось встречать. Помниться, когда у меня появилась приставка «Сега», и Вовка зашёл в гости, он был так искренне рад, словно это ему купили приставку, а не мне. А сколько часов мы потом провели за игрой «Джунгл страйк», даже и не вспомнить.
Помимо всего прочего Вован обладал своей особенной пластикой тела. Словно большинство суставов были шарнирными и с лёгкостью крутились в разные стороны. Конечно, это было не так, но у стороннего наблюдателя могло сложиться такое впечатление. Особенно, когда он играл в футбол, или отплясывал на дворовых посиделках. Про него даже Мезенцев как-то сказал: «Сейчас Вован свои шарниры включит, и всё тут разнесёт».
Одет он был в замызганные синеватые джинсы и зелёную футболку. На ногах болтались пыльные кроссовки. Снятая тёмная кофта с длинным рукавом лежала рядом на одной из канистр. Видимо он её снял, чтобы лишний раз не испачкать.
Вишняков был занят делом, и с хозяйственным выражением лица старательно складывал в картонную коробку наш скромный продовольственный запас.
— Само собой придёт. — Согласно кивнул я. — Но было бы неплохо уже быть здесь. Сколько времени?
Вишняков посмотрел на часы.
— О, уже час двадцать как... — протянул он, многозначительно покачав головой.
— Блин, Бабах! Что значит это твоё «час двадцать как»?
— А то и значит. Уже час двадцать, как мы должны были выехать.
Я невольно улыбнулся. Вообще Вишняков был мастером формулировать свои мысли таким образом, что мало кто мог догадаться что именно он имеет в виду.
— Ну Гарик! Вот, как всегда, честное слово, — недовольно пробурчал я, убавляя громкость магнитофона, чтобы не перекрикивать Оффспринг. — Договорились же в девять выезжать! А уже двадцать минут одиннадцатого. Где его черти носят?
— Тохан, ты что, Мезенцева не знаешь, что ли?
— Знаю конечно. Но мы же тут не у себя дома... Он тебе точно не говорил, что собирается с деньгами делать?
Володя отрицательно помотал головой, и стал деловито оглядывать собранные полиэтиленовые пакеты и несколько коробок.
Он был на два года моложе меня, и
