сыновей его сыновей бороды были черные, но их по-прежнему, всех без разбора, звали «Це модж».
Даже женщин в нашем роду звали «Це модж» — «Краснобородая». У бабушки моей, например, на подбородке и щеках нет ни одной волосинки. Но если кто-то обидится на нее, обязательно вспомнит, что она «Це модж». Ну, разве это не глупо?
И все-таки с этим прозвищем жить можно. В ауле гораздо хуже есть. Вот, например, Амирха́на, который учится в шестом «А», зовут «Бясса яй» — «Пустой котел». Почему вдруг «Пустой котел»? Потому, что кто-то из мужчин в Амирхановом роду отличался скупостью. Когда бы ни пришли к нему гости, они всякий раз уходили без угощения. Так и родилось прозвище «Бясса яй», которое переходит по наследству от отца к сыну и сейчас досталось Амирхану…
Или вот раньше рядом со мной сидела За́ра — теперь она впереди сидит. Так эту Зару зовут еще «Дахчан во́рда». По-русски это означает «Деревянная арба».
Когда-то таким прозвищем оценили большой труд и смекалку прапрадедушки Зары. Прапрадедушка был вроде изобретателя: он первый в Сунжа-Юрте построил колесную арбу.
А что получается сейчас? Зара очень любит болтать. Язык ее не знает усталости. «Тра-та-та, тра-та-та», — трещит она без умолку. Вот уж правда: будто деревянная арба тарахтит по камням! Как же не назвать Зару «Дахчан ворда»?!
Но если старое Зарино прозвище звучит и сегодня, то «Бясса яй», прилипшее к Амирхану, и «Це модж», ставшее моим двойником, никакого смысла не имеют. Это-то меня и раздражает больше всего!
Я догадываюсь, кто написал «Це модж» на наших воротах. Исрапи́л, которого я в прошлом году поборол двадцать раз подряд и который совсем недавно порвал мне учебник. И где этот Исрапил нашел такую прочную краску? Я стирал-стирал надпись — не стер. Мама стирала-стирала — не стерла. И бабушка, уж на что умелая, ничего с ней поделать не могла…
Впрочем, может быть, это даже хорошо, что надпись Исрапила осталась. Вдруг вы не обратите внимания на цвет нашей крыши? Вдруг подойдете к дому не с той стороны, где находится вековой дуб? Вот тогда и выручит вас надпись. Увидите надпись «Це модж» и сразу догадаетесь: здесь живет Гапур!
Правда, в каникулы дома мне не усидеть. Если не застанете меня дома — значит, я на Сунже. Если не найдете меня на Сунже — значит, я в лесу. Если моего голоса в лесу не слышно — значит, я играю в футбол на поле за школой. Если на футбольной площадке никого — значит, я побежал на молочнотоварную ферму, где моя мама дояркой работает. Если я не верчусь на ферме — ищите меня около тракториста Хола́ка или около объездчика Ина́ла. Но если уж вы не увидите меня около Холака и Инала, тогда без всяких разговоров отправляйтесь к моему другу Сулейма́ну! Там мы с вами и встретимся!..
Ну что, договорились? Приедете? Приезжайте — вам в Сунжа-Юрте понравится!
РАЗГОВОР С ГАМИДОМ БАШИРОВИЧЕМ
До каникул осталось всего четыре дня. Последние уроки тянулись так медленно, словно решили нарочно подразнить нас. Думать об учебе было уже невозможно. Я открывал арифметику, а видел быстрые воды Сунжи: какое это счастье — с размаху кинуться в реку, вынырнуть и, преодолевая крутое течение, плыть все вперед и вперед! Я устремлял взгляд на контурную карту, пытаясь отыскать кружочек, обозначающий город Грозный, а перед моими глазами выстраивались картины будущего: веселые походы в лес и жаркие схватки на футбольном поле. Даже интересные рассказы Гами́да Баши́ровича — он у нас классный руководитель и преподает географию — я слушал теперь вполуха.
Чтобы время шло быстрее, я стал рисовать. Это моя всегдашняя привычка. Только рисовал я сейчас не трактор и не самолеты — для таких рисунков нужны спокойные руки и спокойное сердце, — а человечков. Я загадал: как нарисую двадцать человечков — так и урок кончится.
Сегодня предпоследним уроком была география. Я нарисовал двадцать человечков, потом еще пять — тут-то и прозвенел звонок.
«Ура! — крикнул у меня кто-то внутри, и радостное эхо прокатилось по всему телу. — Ура! Еще один урок прошел!»
Гамид Баширович захлопнул журнал. Я было уже приготовился вскочить и дернуть за косичку Зару, которая сидит впереди меня. Но тут учитель остановил на мне свой взгляд и произнес:
— Гапур…
«Сними карту», — мысленно продолжил я за него и в ту же секунду пулей кинулся к доске. Раз — и я изо всех сил подпрыгнул. Два — и я сорвал металлическое колечко, обнимавшее гвоздик. Три — и я уже свертывал карту валиком…
— Подожди, Гапур, — неожиданно сказал Гамид Баширович. — Я позвал тебя не за этим…
Не за этим? А за чем же тогда? Я растерялся…
На переменах у нас шумно. И сейчас, едва прозвенел звонок, кто-то принялся открывать скрипучее окно, кто-то запел ингушскую песенку. Но достаточно было Гамиду Башировичу сказать свои слова, как все притихли. Или это мне только показалось? Не знаю, может быть. Во всяком случае, я заметил, как Зара повернулась в нашу сторону и с любопытством взглянула сначала на учителя, а потом на меня. И еще я обратил внимание на своего старинного врага — Исрапила. Только что он собирался выскочить в коридор. Теперь ему было не до этого. Стал у двери, вытянул шею, прислушивается к тому, что скажет мне Гамид Баширович.
Наверное, Гамид Баширович тоже заметил это. Продолжать разговор в классе он не хотел.
— Отнеси карту в учительскую, Гапур. Я сейчас приду…
Он сказал это обычным голосом.
Зара разочарованно отвернулась. Исрапил юркнул в дверь. Я кончил сворачивать карту и, не оглядываясь на Гамида Башировича, пошел в учительскую.
Вообще это дело дежурного — принести и отнести учебные пособия, вытереть доску и сбегать за мелом. Но на географии дежурный в счет не идет — каждый готов стать помощником у Гамида Башировича. И я — в первую очередь.
Мне всегда приятно сделать что-нибудь для него. Не думайте, подлизываться я не собирался! Я метеором несся в учительскую за картой, я вытирал классную доску с такой быстротой, словно
