голосом спросила царица, покачивая малыша.
Мужчина огляделся вокруг себя и, не найдя удобного места, чтобы сесть, разместился на сундуке. В свете луны Заряна увидела, что её незваный гость совсем не похож на Прошеньку. Высокий и статный мужчина был худ и бледен. Черты его лица были заострены, чёрные гладкие волосы доходили до плеч. Вместо кафтана он носил облегающий заморский камзол и узкие панталоны, а на башмаках сверкали серебряные пряжки. Он ли приходил той ночью, после которой Заряна понесла? Или у него и вправду много личин, как у злокозненного скомороха.
— Дело сделано, Заряна, хотела ты того или нет, — хрипло прокаркал мужчина, — и теперь я пришёл за своим. Царю чужой отпрыск не нужен. Думаешь ли ты, что он приголубит и воспитает Ванюшу как своего ребёнка?
— Государь добрый и милосердный!
— Много ты сама доброты видала? — ухмыльнулся мужчина и тут же продолжил, — Хочешь испытать теперь его милосердие на сыне? Хорошо, если отправит он Ваню на дальнюю стрелецкую заставу. А если при дворе оставит да будет каждый день попрекать куском? А в один день возьмёт на охоту, да шальной стрелой сразит неумелый лучник твоего сыночка…
— Упаси отец мой, Род! — вскрикнула царица и разбудила сына.
Ваня захныкал, протянул к материнскому лицу ручонки, расцеловала Заряна его хрупкие пальчики.
— Отдай мне сына. Он такой же мой, как и твой, — неожиданно ласково попросил мужчина и встал.
— Сгинь, проклятая нечисть, — взвизгнула женщина, Ваня испугался и заплакал громче, а мужчина протянул руки и стал медленно подходить к ним.
— На острове Буяне растёт яблонька с молодильными яблочками. Кто яблоко отведает, век хворей знать не будет, а коли каждый день по яблоку съедать, то век смерти не видать. Лежит в поле заповедном бел-горюч камень Алатырь, а под ним смерть моя, Змея Огненного, — точно в трансе распевал странный и страшный гость, подходя к царице ближе и ближе, — некому камень Алатырь сдвинуть, некому меня смерти предать. Живу я вечно, но и мне наследник нужен. Сам я камень Алатырь сдвину, сыну трон уступлю. Устал я жить вечно. Некого мне любить. Отдай мне сына, станет он великим Иваном Змеевичем.
Отбежала царица от змея, заголосила что есть мочи, позвала на помощь нянек и мамок. Вмиг застучали шаги по лестнице и коридору, только в опочивальню никто войти не смог, заговорённая дверь не открывалась и не поддавалась.
— Сгинь, пропади, проклятый Змей! — рыдала женщина, и ребёнок заходился криком.
Да и как не испугаться? Камзол чёрный, бархатный по швам затрещал, лопнул. Роста гость стал превеликого, голова рогатая в потолок упёрлась, алым пламенем загорелись огромные глаза, хвост по полу щёлкнул, половицы затрещали. Протянул он к Ване руки.
А пальцы у него длинные, узловатые. А ногти у него острые, крючковатые. Зубы клацают, из пасти огонь вырывается.
Забежала царица за печь, а змей разъярённый за ней бросился, рукой махнул — перевернул кровать с шелковым пологом, разметал подушки и перины. Слышит из-за печи царица его тяжёлое дыхание, громкие хлопки. Это крылья огромные, что по небу Змея Огненного носят, раскрылись, всю горницу заслонили.
— Тятя, тятя! — кричит Ванечка, царя на помощь зовёт, но тянутся к нему когти змея, а не отцовские ласковые пальцы.
Ударил змей хвостом, лапами хватил печь, и рассыпалась она на куски. Расшвырял змей каменья и изразцы, и почти добрался до царицы с младенцем, как ворвался в опочивальню своей жены царь. Рубанул гада летучего по спине мечом булатным, взревел нечеловеческим голосом змей и на царя обернулся.
— Тебе не напугать меня, чудище проклятое, — крикнул царь и снова рубанул змея по груди его, покрытой плотной чешуёй.
Хлынула змеиная кровь и обагрила лицо, грудь и руки царя. Крикнул Выслав от боли невыразимой, точно кипящим маслом его ошпарили. Змей рванулся к окну, вышиб его и прочь вылетел. Подбежавшие стрельцы стали бердышами его рубить, а лучники стрелять вслед, но никто не достал врага, только попадали из палат да порасшибались.
Жива-живёхонька царица, и сыночек её цел, только в крике заходится. А вот с царём худо. В царские покои его унесли, стали лекарей звать, знахарок. Но никто не знает, как ожоги от змеиной крови лечить. Царь не кричит, а лишь от боли зубами скрипит. И взглянуть на него страшно, точно чешуя на нём волдыри, один на другой налезают, грудь кровавыми пузырями покрылась, а руки точно в коросте.
Глава 2
Царь стоял на крытой галерее, опоясавшей белокаменные палаты, и наблюдал за Ваней не исподтишка, а открыто, как и подобает правителю. В его глазах не было тепла и восхищения, которое всегда проскальзывает даже у самых сердитых и суровых родителей, когда они видят своё чадушко. Ваня с деревянным мечом то нападал на куль с соломой, то отскакивал. Дядька Ерошка, воспитавший обоих царевичей, подбадривал неуклюжего и неуверенного мальчишку. То ли меч был тяжёл, то ли куль с соломой, придерживаемый хитрым стрельцом, увёртлив, а ничего у Вани не получалось. Царевич бросил деревянную игрушку и заплакал, горше не бывает.
Царь скривился от боли, пронизывавшей его тело и сковавшей лицо, покрытое струпьями от ожога, и от неудовольствия видеть молодецкую забаву. Потом отвернулся и пошёл в светлицу, где писец уже нашёл старинный свиток и досконально его изучил.
— Вот государь-батюшка, всё что сохранилось в преданиях про Змея Огненного. Кабы ваш старший брат, будучи на престоле, не повелел библиотеку чернокнижную спалить, больше бы узнали.
Знал государь, что его переписчик книг и составитель писем, а по призванию толмач с любых языков, был человеком скрупулёзным. К бумагам относился бережно и терпеливо, и уж если сказал, что других свитков нет, значит, проверил со всем тщанием.
— И что пишут в том свитке? А главное… — царь понизил голос, подчёркивая тем самым, что это обстоятельство и есть самое важное, — кто пишет?
— Это челобитная вашему деду, в пору, когда тот был на престоле. Писана путешественником заморским, неким Афтандилом. Этот путешественник всё мечтал найти остров Буян с волшебной яблоней, на которой растут молодильные яблоки. Они даруют вечную жизнь и прекрасное здоровье. Просил Афтандил снарядить ему корабль с командой, чтобы плыть на тот остров. А
