— Да. Она здесь работает, — ответила секретарша.
— Как, она служит в издательстве?
— Нет. Пишет для нас свои мемуары. А когда она переезжала на другую квартиру, мистер Джералдайн предоставил ей для работы одну из комнат.
— Мемуары? Вот, наверное, будет сенсация!
— Да. Мы надеемся на них подзаработать, — скромно потупилась девушка. — Конечно, мисс Майлз не из тех авторов, кого мы обычно печатаем.
— Еще бы! Все равно как если бы «Ученые записки» Оксфорда вдруг напечатали Элинор Глин![2]
Найджел разглядывал девушку. Красивая особа цыганского типа лет двадцати трех, но хочет выглядеть старше; смотрит холодновато сквозь очки в роговой оправе; вряд ли служит здесь давно, но уже пользуется издательским «мы», словно тут родилась. Что-то в ее речи заставило его спросить:
— Вы учились в Самервилле?[3]
— Неужели так заметно?
— По какой специальности?
— История.
— Получили диплом?
— Вообще-то даже с отличием… — Признание сопровождалось угловатым кивком головы и сразу скинуло с нее несколько лет.
— И засели у телефона?
— Фирма любит, чтобы начинали снизу. Если я смогу справиться с посетителями, меня переведут в настоящие секретари и, может, дадут кое-какую редактуру.
— Викторианские порядки, да? А в свободное время, я вижу, пишете книгу?
Девушка, покраснев, быстро сунула листки рукописи под бювар.
— Чересчур много видите! Простите, я терпеть не могу, когда заглядывают в мою работу.
— По-моему, большинство писателей этого не любят — пока ее не закончат. Антропологи наверняка могли бы объяснить этот феномен…
Но тут в приемной появилась еще одна ученая девица — секретарша мистера Джералдайна. Найджел проследовал за ней в коридор, который вел, как он потом обнаружил, от бокового входа в упаковочную. Одна сторона коридора была завалена набитыми мешками. С другой находился лифт — его дверца больно стукнула Найджела по спине, когда он туда вошел.
— Она всегда так, — жизнерадостно сообщила девица, словно речь шла о причудах любимого, но не очень послушного домашнего зверька.
— Даже с Миллисент Майлз?
Девушка захихикала.
— По-моему, она просила мистера Джералдайна установить новый лифт, — сказала секретарша и тут же окинула Найджела недоумевающим взглядом, словно удивляясь, как она могла позволить себе такое рискованное замечание в присутствии незнакомого человека, — вопрос, который часто задавали себе те, кто имел дело с Найджелом, когда он выступал в своем профессиональном качестве.
Поднявшись на второй этаж, Найджел был препровожден в кабинет старшего компаньона. Это была просторная, высокая квадратная комната, освещенная люстрой венецианского стекла, переделанной под электричество. Два окна выходили на улицу; стена напротив окон была заставлена книгами, остальные обшиты белыми деревянными панелями, а пол покрыт роскошным ковром. Найджел застал троих собеседников в классической непринужденной мизансцене современной разговорной пьесы: лысый человек сидел за письменным столом, по одну сторону от него, небрежно прислонясь к оконному косяку, стояла женщина, по другую — угрюмый рыжий молодой человек, уставившийся на носки своих ботинок и позвякивающий монетами в кармане брюк. Секунду-другую никто не менял позы. Потом лысый встал и мягкими шагами приблизился к Найджелу.
— Мистер Стрейнджуэйз? Как мило, что вы пришли. Разрешите представить вас моим компаньонам. Мисс Уэнхем, внучка нашего основателя. Мистер Райл — он недавно вступил в нашу фирму.
У Артура Джералдайна была дородная фигура, невыразительное лицо и манера говорить, которые считаются характерными для епископов и дворецких; но рукопожатие его оказалось на удивление крепким.
— Выпейте с нами стаканчик мадеры. У нас тут издавна водится…
— Гадость. Просто жидкая патока, — вмешалась мисс Уэнхем.
— Лиз, дорогая, вы несправедливы.
Они сели за стол красного дерева, стоявший посреди комнаты. Артур Джералдайн налил мужчинам мадеры, Лиз Уэнхем плеснула себе лимонаду из бутылки на серебряном подносе и с хрустом вонзилась зубами в яблоко. Эту коренастую женщину лет пятидесяти, седую, с белыми как кипень зубами, кирпично-розовыми щечками и ясными, добрыми глазами, Найджел мог бы легко представить себе в деревенской обстановке — ну хотя бы при кустарном ткацком промысле, где-нибудь в Уэстморленде. Однако, несмотря на свой загородный вид, она оказалась дамой деловой и сразу прервала поток любезностей Артура Джералдайна.
— Что ж, пора, пожалуй, поговорить о деле. Джоан, записывайте в ближайшие полчаса, кто будет звонить мистеру Джералдайну.
Секретарша вылетела из комнаты, как листок, унесенный ветром. Бэзил Райл перестал позвякивать монетками в кармане. В глазах старшего компаньона сверкнула усмешка; холодная или ироническая, Найджелу трудно было определить.
— Правильно, Лиз, — сказал он. — Мисс Уэнхем нам зевать не дает. Ладно, я изложу, в чем суть нашего маленького затруднения. Вы, конечно, понимаете, что все это должно остаться между нами?
Найджел кивнул.
— Вам, вероятно, известно, что наша фирма специализируется на издании мемуаров, биографий и тому подобного. Можно без преувеличения сказать, что марка «Уэнхем и Джералдайн» на книге такого жанра — гарантия высочайшего качества.
Тирада мистера Джералдайна была прервана громким хрустом: Лиз Уэнхем откусила еще кусок яблока.
— Года два назад мы заключили договор с генералом Ричардом Торсби на его автобиографию. Получив в начале этого года рукопись, мы обнаружили, что некоторые утверждения в ней являются… ну, скажем, в высшей степени спорными.
— Чистая клевета, — уточнила мисс Уэнхем, не переставая жевать яблоко.
— Особенно там, где автор критикует операции, проведенные во время последней войны генерал-губернатором сэром Чарльзом Блэр-Чаттерли. Чаттерли, как видно, — предмет его ненависти.
— Это тот, что недавно был генерал-губернатором…
— Он самый. Торсби позволил себе весьма недвусмысленные высказывания о том, как в сорок седьмом году Блэр-Чаттерли усмирял беспорядки в колонии. Я пока не буду утомлять вас подробностями. Скажу только, что мы обратились к автору, указали на соответствующие места его книги и попросили их убрать или по крайней мере смягчить, чтобы избежать обвинения в клевете. Он был не слишком сговорчив…
— Чудовищный зануда! — вставила Лиз Уэнхем.
— …но в конце концов мы добились, или, вернее, полагали, что добились, какого-то соглашения.
