Тот ушки к макушке прижал, трясется, как сосенка на ветру, морковь в руках держит.
— Проходи, коль уж так, Зайчик, выручим! Как же так занесло-то тебя сюда? — поинтересовалась Мышка.
Лягушонок, уняв волнение, вышел поприветствовать гостя. Зайка и рассказал, как ловко он прыги да скоки чередовал, на повторы не сбивался, раз на раз не приходилось, а вдруг очутился посреди огорода. Видит: пропадает ни за что морковушка, томится в темнице, на свет нейдет. Принялся Зайка выручать. В два прыжка оказался на грядке, вырвал пленницу из когтистых черных лап, однако, жаль, выдал себя. Бросился наутек, сзади него дед кричит чего-то, только Зайка звук преодолевает и позади себя оставляет. Мчит стрелой, так и кажется, что дед все преследует лихого бегунка, авось, и палкой грозит, и проклятьями сыплет. Оглядывается Зайка, и в каждом деревце эту фигуру грозного преследователя подмечает, все пуще припускает, не сбавляя, не сбавляя. Плутает, плутает, то в одну, то в другую сторону, зигзаги выкручивает. А темень все прокрадывается, и вот уже не видать ни деревьев, ни кустов…
— А кричал-то чего тебе дед? — прервал Зайку Лягушонок.
— Да я мало разобрал… Несся что есть сил… «Брось», кажись, кричал…
— А не отведать ли тебе, Зайка, блинов с нами? — предложила Мышка под всеобщее одобрение. — И пленницу твою пристроим.
Пиру горой — быть! Новая порция заветных солнышек, нарумяненных, с пылу да с жару, с маслицем, что так и тают на языке, подоспела немедленно. Морковка была употреблена на начинку и смешана с вареньем. Попробовал на зуб Зайка морковку, скорчил гримасу, жует-жует, вкуса допытывается. Наконец, разжаловал добычу, объявил безвкусной и несколько был удручен тем, что во имя этого обновлял заячьи рекорды в бесконечных бегах.
Лягушонок и Мышка приказали не унывать, а блин за блином уминать. За беседою досужей легче жить да поживать.
В этот раз блинов заготовили меньше, не думали, что так пир дружеский разыграется. Пришлось Мышке снова навострить лапки да заручиться подмогой печки, чтобы очередных солнышек нарумянить. Идет Мышка… да как тряханет её в сторону, как подкинет. Тарелки со стола — чуть не врассыпную бросились, стулья чуть не яростным маршем зашагали.
— Ах, ты ж! — вырвалось у Зайки, что вцепился мертвой хваткой в стул.
— Это уже не раз за сегодня, — опомнившись, пискнула Мышка.
Предложил Лягушонок наружу выглянуть, выяснить, что за невидаль творится. Может, буря разыгралась и теремок крутит, может, ветра порывы резкие ноты берут.
Выскочили Зайка с Лягушонком наружу, только как ни глядели, ни всматривались, помимо тьмы-тьмущей, ничего и не узрели. Сошлись на том, что, авось, какое землетрясение проездом гостит, побуянит — и перестанет.
Однако на этом приключения в теремке удивительном не кончились. Не ровен час, как явилась Лисичка с лукошком ягод, заблудилась, мол, в краях незнакомых, решила дорогу спросить. И её блинами угощали. Мышка редко гостей принимала, а теперь уже и во вкус вошла. Про то да сё языками сцепились: что негоже Зайкам по чужим огородам прыгать, что зря Лягушонок талант редкий расходует, что начинки нынче для блинов могут быть совершенно невероятные, только и знай в эксперименты пускайся. Лисичка предложила ягоды с медом смешать и начинку новую изобрести. Зайка припомнил, что Косолапый так ещё давненько делал, мол, «не откроем дверь в сказку ключиком-то золотым». Во все время Лисичка чувствовала, как что-то её все время дергает, ноги от пола отрываются, но говорить не стала.
Сидят, блинами угощаются… стучится Волчок. Уже и стол иначе развернули, чтобы места довольно было, а тут и новый гость. Волчок оставаться надолго не хотел, твердил, «дела свои имеются», но Мышка упросила, блинов сладких ещё немало заготовлено.
— Уместимся ли мы тут разом, хозяйка? — вопрошает Волчок, окидывая взглядом присутствующих и проходя внутрь.
Остальные, кажется, и Чудо-юдо морское готовы чаем с блинами накормить.
Вдруг как будто споткнулся Волчок, ноги не слушаются, подается… вот уже падает вперед. Лисичка рвется из-за стола на подмогу, а тот словно не выпускает её. Блины в неимоверной круговерти закружились в воздухе и разлетелись по углам. Вот и Зайку куда-то подбросило… Мышка отскочила в сторону. Шипение, звон, стремительно опрокидывается стол… Вверх! Как будто магнитом тянет ввысь. Лягушонок стремительно опрокидывается на землю, его всего швыряет в разные стороны. Не за что ухватиться! Неожиданный толчок — и всех разом засасывает в световую бездну…
…Однажды старик репку решил на огороде посадить, домашних новой культурой удивлять. Упрекали его, что помидоры какие-то кислые, огурцы — водянистые, морковь несладкая занимает все грядки. Решил старик поразить своим рвением и умением со всей ответственностью к делу подойти.
На базаре купил семян отборных, вычитал рецепт передовой, за работу с неимоверным энтузиазмом принялся. Как чадушко, репку пестует. День и ночь над ней корпит, как над поэмой какой оригинальной, над картиной дивной, над мелодией пленительной.
Выросла репка. Вымахала, наверное, с огромную бочку.
В один день принялся старик тянуть репку на свет божий. Дернул, да только листок оторвал. Тянет, а сил уже не хватает. Дерет во все стороны, а толку чуть да кочерыжка.
Думал-думал старик, а затем позвал свою старуху. Та поворчала, правда, для проформы — а уж никуда не деться из общего кузова, как тем груздям. Напряглись, тянут вовсю, потом обливаются, однако ни на дюйм репку не вызволили. Ворчит старуха: кости ломит, борщ в избе кипит, а дело не спорится.
Видит старик: возвращается после занятий внучка. Крикнули резвую непоседу, чтобы шла на выручку. Удивилась внучка, что репку одну старик со старухой вытянуть не могут, улыбнулась про себя, но рукава закатала.
Минута, другая… а рукам все покоя не видать. Уже день к вечеру клонится. Сманили и пса Дружка, и кошку Зою — вот и братья меньшие сагитированы ловко. Вроде и так, и эдак репку в разные стороны раскачивают. Но репка упрямо в земле держится, словно руками обросла и за всевозможные подземные коренья ухватывается.
Бежит огородом мышка, между грядками маневрирует — а кошка её за хвост хвать: «Подсоби, подружка!»
Поднатужились, эхнули, напрягся подвижный состав — и рванули что есть духу репку. Та, бросив ломать комедию, и явилась во всем великолепии. Размером она была с огромную бочку, только в разных местах у неё были как будто изъедены целые куски, отличающиеся размерами: какие-то совсем мелкие, круглые, один прямоугольный и вытянутый.
— Совсем изъели репу твою, старый! — прокряхтела старуха, стараясь подняться с земли.
Дружок начал обнюхивать диковинку с разных сторон, как вдруг в нос его что-то ткнулось. Пес живо отпрянул назад и неистово
