Книга Три ада - Владислав Эдуардович Черенков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
и мне захотелось вызвать рефлекс.
И вот —
над площадью громады
посылаю голосом разряды
с возвышенья выше свечек —
сразу погрузилось вече.
И
крики: «Тише едешь – дальше будешь», —
овации и смех,
рупор и софиты,
пиджаки группами забились,
вспомнились трупы забытые.
Улица полна свидетелей:
в лицах взгляд тысячелетия.
И каждый лоб
заприметил
стремительный взгляд Благодетеля.
УЛИЦА СКОЛЬЗИЛА
Улица скользила под ногами,
я
повторяю свой алгоритм,
повторяю свой алкотрип,
забиваю я пустоты живота,
прогоняю все эти бутылки
к себе в рот живо.
Там
распознáю звон стекла
хоть из затылка.
И я заготовил свой язык,
потом глоток,
потом глоток,
ещё глоток.
И снова
улица скользит под ногами.
Я на дне океана этила
изучаю себя самого.
И сейчас, пока я явствую,
радуюсь
своею статуе
над городом
и ратую
за каждого,
то стоял тогда
опорой
и заприметил взор его.
Я снова оказался возле какой-то барной стойки:
нашёл там стопку,
ещё нашёл стопку,
ещё нашёл стопку,
ещё нашёл стопку.
Упал стакан,
который взял я просто так в руки.
Я стою, как истукан,
на эстакаде звуков.
В моё лицо летит кулак.
И после этого удара —
у
л
и
ц
а
поскользнулась под ногами.
И разбитый в пух и прах
ускользнул я впопыхах
в колодце улиц,
где колются прохожие
и косятся идущие.
ФИЛИАЛ АДА
Ищут патрули, мигалки —
набор глухих согласных;
гонится полиция мыслей,
как можно глубже зарылась.
Полицмейстеры заводятся,
как медная блоха,
в Центр «Э»
проникла моя правая рука.
Чекисты,
у вас за душой ни гроша,
я прошу
не мешать
моему вещанию,
говорил всю суть
за вещами,
продолжу делать это в завещании;
чаще использую
транквилизаторы,
часто хочу
уйти тихо за борт я.
Если останусь жить только в памяти,
то сохрани мою речь навсегда,
пронеси её сквозь города
через обыски,
ссылки,
аресты,
через кровь,
запреты
и манифесты —
ты не дашь умереть всем моих текстам.
Филиал ада —
филигранно
достигал ада,
примыкал к аду,
тараканов
закидал
каскадом;
полностью выполнил
ритуал ада
(идеал правды).
Новый порядок веков:
меня сюда завлёк —
Комитет трёхсот?
Бильдербергский клуб?
Я из глубин сибирских руд,
что я делаю у вас тут?
Череп и кости
в меня
врастут;
зачем
меня
позвали в
золотой миллиард?
Я не нефтяной магнат,
у меня есть только фолиант
и только мой Экклезиаст.
– Здравствуйте:
Вейсгаупты,
Морганы,
Ротшильды,
Оппенгеймеры,
Уолтоны —
вас так много,
мне так страшно,
однако вас так мало,
мне нужно
остограммиться.
Ваши рычаги касаются
Америки,
касаются
Европы,
Океании
и Африки.
Мне казалось:
вы могли
всё тело мира
поделить пополам,
как опричнину.
– Да.
– Прямо сейчас: страхи имеют меня;
власть неограниченна?
– Да.
– Но тогда зачем я вам?
Тогда зачем я вам?
Зачем я вам,
если власть не ограничена?
ДРУГАЯ МАТЕРИЯ
Пыль по гортани,
я снова по грани
хожу,
добирая тот гранёный стакан,
как по пьяни,
а взгляд —
к стене с прикреплённой гитарой —
упал,
не готов и поднять
своё тело и взгляд.
Переселят
меня в другую материю?
Лауреат я
всесильной империи?
Вооружат меня
их артиллерией?
Заголосят все
в старой артерии!
И всё же:
меня сильно тараканит
в моих недрах барокамер,
но когда я стал политгонимым,
это ли не шанс согнать их?
Скрипка-лиса и немного нервный
скрип колеса повторялись в голове:
потеребят
и забудут наверное?
Или утратят
желание ереси,
витиевато,
но не злонамеренно,
искоренят
меня герцоги.
Искры взрываются
сотнями герцами —
переселят
меня в другую материю?
ШЁПОТ ГРОМЧЕ КРИКА
Я пытаюсь
собрать
воедино
всю картину
прожитых
снов:
в моей
голове,
как калейдоскоп,
элементы
соберутся
валиться.
И как же
милее мне
Общество тайное,
когда призывают
сместить
деспота-Каина;
и вот о глаза
перестал
спотыкаться я,
а народ сразу
забудет
о святотатстве.
Хочется
ресницами
покрыться,
докричаться
через ветер,
не забыв
людскую сеть,
для Благодетеля оцепенеть.
Не отпустить все мысли в метр моря —
тянет тяжким грузом;
хочу закрыться,
чтобы в шторме не сгореть,
хочу не стать в своих я мыслях трусом,
чтобы скомканным не умереть.
И упав
на колени,
я слышал
их шёпот,
что громче,
чем крик.
И упав
на колени,
я слышал
их шёпот
что громче,
чем крик.
Прожилки бумаги кровят чернилами
с необычайной силою,
и каждая буква пропитана
мыслями вместе с тротилом:
«Привет,
прости,
ненаглядная,
горел огонь и рвал на части, да
рвался жаркий пыл,
теперь – прости:
мой чайник страсти
вдруг остыл.
Сенатора обрадуй, давно хотел он
дочуркин брак на сыне Благодетеля.
А я уйду. Куда не спрашивай,
это мир второй, иной от нашего.
Желаю тебе Весты огонь,
невесты кольцо,
лесть и поклоны,
трон и колонны,
влюблённость, как у Эвридики,
а не шоу вместо корриды».
УБЕЙ МЕНЯ ХОТЬ СКОЛЬКО
Ищут лечебницы, мигалки —
набор глухих согласных,
небо стало красным,
сигарета чёрной.
И мне в висок глядит звонок.
Что со мной?
Руки задрожали.
Закрывают спектакль.
Дали белый воротник,
сказали мне заткнись.
Я теперь не пронесу
в унисон,
теперь меня занесут
в колесо.
Меня с рубашкой обманули,
меня срубили в абажуре,
меня любили, обожали,
мои книги читали люди.
Теперь мои стихи запрещены.
И в трещины смотрю на тишину неба,
но каждый час в меня врезают
с ядом те шипы,
что шестерёнки мои
все забились,
помогли
сделать
это
власти шестерёнки.
Эти
пасти в кисти ломкие.
Это
кастинг в собачонки.
Части вставьте —
так меня
разрушили.
Теперь меня жгут током,
убей меня хоть сколько,
быстрей врезай жгут в щёки,
желтей стены тут боль и кровь,
но
убей меня хоть сколько,
скорей страна запомнит,
теперь меня жгут током, но
скорей страна запомнит.
В прошлый раз
в колодце улиц
испуг
не смог
достать
до сути,
но сейчас обрежутся орудия.
Я растаю запахом сирени.
И в стене звуки сирены.
И как же не хотел я прежнего,
но сейчас увидел Брежнева.
Узнаю́ в стене черты лица.
МЕТАМОДЕРНИЗМ
Гранитовый закат.
Времени всплеск.
На первый взгляд – слепит так,
на второй – слепота.
Неоготика, Пиквикский клуб.
Кариатиды взглядов.
Великая Тартария.
Посланник Рима.
Посадник дикий.
Прощать не лихо.
Двенадцать колен.
Толстые стены.
По вечерам играл в нацбол,
пил чай из анкапа.
Перельман – гипотеза Пуанкаре.
Через гиперреальность
пробираюсь к
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Три ада - Владислав Эдуардович Черенков», после закрытия браузера.
