пять: погоду обещают плохую.
— Значит розы зацветут, когда закончится наша смена.
— Увы. Возможно нам удастся застать эту красоту.
— Тебе тоже нравятся розы?
— А мы уже на ты?
— А почему бы и нет. Меня, кстати, зовут Алина.
— Очень приятно. Меня Филипп.
— Филя?
— Пожалуй, лучше зови меня Фил. Это более демократично.
— Ты не ответил на вопрос, Фил, тебе тоже нравятся розы?
— Да, я просто без ума от них
— Почему?
— Не знаю.
— Не знаешь, почему ты любишь розы?
— Чтобы любить, должна быть причина?
— А разве нет?
— Тогда это не любовь, а способ достичь чего либо.
И он ушел. Он просто ушел, даже не попрощявшись. Как будто бы меня и не было. Это задело моё я. Мне хотелось догнать его и намекнуть на ошибку. Но сделать этого не смогла: пришла Ева, и мы пошли в липовую рощу, где смотрели фильм. Я даже не помню, что мы смотрели: голова была занята чем-то другим или кем-то.
Бассейн закончился очень рано обычно в шесть часов. Обычно мы приходили часов в восемь, но сегодня тренеру необходимо было закончить раньше и поэтому у нас было в распоряжении часа три. Пока девочки разговаривали, я под предлогом выйти в туалет ушла из корпуса и направилась к ботаническому саду. Удивительно, но он был открыт. Обычно в это время там уже никого не было, и охранник закрывал это стеклянное сооружение в первую очередь. Я зашла и увидела там Филиппа.
— А я знал, что ты придешь сегодня.
— Откуда?
— Я вчера не попращался: думал, что вечером увижу тебя, но видимо не суждено было.
— Да уж, это было некрасиво
— Я понимаю. Прощаешь?
— Прощаю. Может присядем.
— Ну давай, — и нам пришлось выйти на улицу, чтобы сесть на рядом стоящую скамейку.
— Из какого ты города?
— Из Владивостока.
— Далеко же тебя занесло.
— И не говори.
— А я из Питера.
— Из культурной столицы.
— Не такой уж культурной, но если ты чихнешь, то сто процентов скажут будь здоров.
— Апчхи, — чихнул Филипп.
— Будь здоров.
— Спасибо. И вправду культурная столица.
— Вот видишь. Слушай, а расскажи о себе…
Итак мы весь вечер узнавали друг друга: он рассказывал о себе, и я тоже. Оказывается, он красиво рисует закаты и рассветы, моря и океаны. И больше ничего. А больше, наверное, и не надо: человеку достаточно этих четырех вещей, чтобы почувствовать себя капельку счастливым. Правда, это его слова, но все же. Он умеет играть на гитаре. И завтра обещал что-нибудь сыграть. Филипп вообще много что умеет, и пока он говорил, я поняла лишь одно: такого человека, душевного человека, еще надо поискать. И о себе тоже пришлось рассказывать, но это не особо важно. Было уже поздно, и нам пришлось расстаться: он пошел в свой корпус, я в свой.
Когда я пришла, то девчонки уже спали. Тихо пробравшись на свою кровать, я легла, но уснуть не смогла. Только закрываешь глаза, и образ Филиппа предстаёт вовсе своей красе. Фантазия начала рисовать такое, что страшно говорить. Но одно я поняла точно: я влюбилась.
А как это произошло, до сих пор не представляю. Придя в комнату, я увидела, что все девочки опять спять поэтому тихо пробралась на своё место и хотела было заснуть, но не получилось. Впервые в жизни я почувствовала дикую симпатию к человеку. Мне хотелось просто видеть его ежесекундно. Чтобы он был рядом и всё.
Где-то после обеда я услышала странный звук. Сначала я не поняла, откуда он шел, а потом, встав с кровати и подойдя к окну, я увидела, как Филипп кидает по стеклам камушки. Я открыла окно, и он сказал:
— Ну что, пошли прогуляемся.
— А почему бы и нет. Пошли. Только я переоденусь. Подожди несколько минут.
— Хоть целую вечность.
Минут через пять я была готова, и мы пошли вдоль липовой рощи к выходу за территорию лагеря.
— Мне казалось, что покидать лагерь нельзя.
— Можно, но только чтоб мы были рядом.
— И что там интересного?
— Много чего.
— Например.
— Ну, например, можно увидеть такое, что запомнится на всю жизнь.
— Чтобы это могло быть?!
— А ты хочешь посмотреть?
— Ты меня заинтриговал.
— Тогда нужно подождать часов до пяти.
— И что мы будем делать сейчас?
— Мы можем поговорить.
— О чем?
— А ты любишь литературу? — и понеслось: мы ходили вокруг забора, встречая на своем пути других людей, и обсуждали книги, романы, писателей. Мне было так интересно слушать его. Он столько всего знал, столько мог дать мне, что иногда, когда он спрашивал меня о чем-либо, я не могла ответить своими корявыми словами на его умные словечки. Мне становилось стыдно, хотя не понимаю из-за чего.
Вечером, ближе к пяти часам, снова послышался этот звук: Филипп пришел. Я тут же выбежала из комнаты, и мы сразу направились к тому месту, куда хотели пойти днем. Выйдя за забор, мы шли мимо диких трав и цветов. Всё отдавало оранжево-розовым цветом заката.
— Тебе не кажется, что мы уже покинули допустимую дистанцию?
— Кажется. Но это того стоит, — потом мы шли молча, пока не поднялись на гору, с которой открывался прекрасный вид. Вдалеке блестело море; внизу в перемешку с зелеными деревьями стояли кирпичные коттеджи. Повезло же их жителям родиться в столь удобном месте.
— Так вот, знаешь зачем мы пришли?
— Если бы я знала, то не была бы в столь возбужденном состоянии.
— Сейчас через три минуты ты кое-что увидишь, — это были самые долгие сто восемьдесят секунд в моей жизни. Они тянулись до ужаса долго, тем более ты знаешь, что тебя ждет нечто. Ровно через три минуты небо окрасилось в розовый цвет, потом желтый, оранжевый и наконец красный. Это произошло на одном дыхании. Но небо, меняя цвет, сохранило свою красоту.
— Я тебя люблю, — сказал Филипп.
— Серьезно? Ты меня любишь? — ответила я на столь неожиданный поворот событий, взяв время придумать более серьезный ответ.
— Да я тебя люблю. В тебе есть что-то такое, что манит меня к тебе и…
— Я тебя люблю, — и мои губы впервые коснулись мужского лица.
Чтобы было дальше, я отчетливо помню. Такое забыть невозможно. Но это слишком личное, чтобы сейчас вот так просто обо всем рассказать. Я не любительница ворошить прошлое. Иногда оттуда можно выкопать такое, что лежало там незаметно.
На улице был дождь, но несмотря на такую погоду нашу группу все же вывезли на экскурсию в городской музей скифов. А группу Филиппа нет. Как на зло на обратном пути наш автобус сломался,
