кабинета, да вот люблю наглядность, так что наслаждайся примерами и запоминай ситуации, а когда появится нужда в каком-то действе — слова и жесты припомнятся сами.
Тогда-то, кстати, после наших с ней обучалок, Мирабель невзлюбила меня пуще прежнего. Ей всё казалось, будто я нацелилась на место хозяйки замка, а её — побоку; она так и останется приложением к всесильному мужу, не более. И ведь не докажешь, что оно мне ни к чему, это их громадное хозяйство. Тем более что наша бабушка-матриарх открытым текстом заявила, что на покой собирается не раньше, чем лет через двести, а сейчас ей невтерпёж поделиться тем, что знает, и не с соплюшкой какой-нибудь, а с настоящей взрослой женщиной. Нетрудно догадаться, что в соплюхах у неё числится пресловутая донна Мирабель. Что, разумеется, ещё больше прибавляет в мой адрес любви и уважения со стороны последней, да уж…
Откуда знаю? Да просто слышу иногда, как откровенничают горничные. Хоть при мне и умолкают, но умному человеку два плюс два сложить нетрудно.
Впрочем, не будем о грустном. Вернусь к тому, что в моё «домашнее образование» изрядную лепту внёс наш милый Дорогуша. Бабушка Софи — та мыслила глобально, обучая держать надзор за кухней и поставщиками, штатом горничных, садовников, приходящей прислуги, и прочая, и прочая, словно не замком командовала, а целым городом. Впрочем, оно, пожалуй, так и выходило. Домовой же основной упор делал на то, чтобы его хозяюшке меньше работать собственными ручками, но при этом всё успевать в нашем скромном домике из десяти комнат. Например, чистоту навести без тряпки и швабры; одежду постирать-посушить-выгладить, порой прямо на себе, буде попадёшь под дождь или, допустим, случится какая дорожная неприятность… Навесить на дверь охранные заклинания, фильтрующие гостей на своих и чужих, безопасных и подозрительных. Приёмы и «секретики» (очень уж полюбилось домовушке слово, перенятое у девочек) используемые при готовке еды, годились как для русской печи, так и для плиты с магическим подогревом. Плюсом к ним шли заклинания стазиса, разогрева и поддержания блюда горячим, да так, чтобы не перепрело. Век живи, век учись, одним словом. Не представляю, как я без этого обойдусь, если понадобится надолго отбыть в свою квартирку на Земле?
Ах, да, отвлеклась. Вместо того чтобы рассуждать, дело надо делать.
…Не так уж это и трудно: призвать из ближайшей кладовки пару перчаток. Ими часто пользуются здешние прачки, дабы не лезть голыми руками в мыльный раствор или синьку, а то и в особые химикаты. Ведь в прачечную попадают и перепачканные землёй садовничьи куртки, и стоячие от сажи штаны и робы мальчишек-трубочистов… Оно конечно, здесь бы в самый раз подошла та самая наука, которой обучал меня Дорогуша; но Софья Мария Иоанна дель Торрес, послушав моё, так сказать, рацпредложение, лишь снисходительно фыркнула. Обучать магии ещё и прачек? Теоретически — возможно. На практике же одна такая обученная заменит десятерых товарок, а кого тогда прикажешь рассчитать из остальных, лишив стабильного заработка? Вот уже много веков замок даёт работу нескольким окрестным деревушкам, за счёт чего те и процветают. Нечего людьми разбрасываться.
…В общем, я призвала перчатки.
Можно было бы и изощриться, окружить руки особой воздушной плёнкой, влаго- и химически непроницаемой, но зачем, если есть более экономный с точки зрения магии вариант? Этому меня тоже учили: быть рациональной. Не палить из пушки по воробьям. Когда порой весь день расходуешь Силу по мелочам, можешь и не заметить, как доведёшь себя до истощения.
Осторожно приподнимаю за горлышко флакон, с донца которого норовят сорваться тягучие гадкие капли, его-то и окружаю влагонепроницаемой сферой, вроде колбы, с вытянутым горлышком. Так и оставляю висеть в воздухе над испорченной шалью. Мне нужна ёмкость для сбора отходов, которые сейчас появятся. И вновь наша шаль засияет первозданной чистотой.
Тончайшая шерсть местных горных козочек, самая тёплая, лёгкая, пушистая и от природы искрящаяся, а в вечернем освещении салонов и гостиных будто переливающаяся бриллиантовой пылью… Оттого и ценят её модницы-аристократки, дамам же из сословий попроще такие шали и палантины недоступны: больно дороги. И вот из такого-то вот сокровища мы с девочками надумали связать прекрасной донне Мирабель чудесную шаль на именины, каковые ожидались, к слову, уже через две недели. Работы-то оставалось на три-четыре захода, я уже заканчивала кайму и всерьёз подумывала: нужна ли декоративная отделка крохотным розовым жемчугом? Ибо — последняя модная тенденция… Хорошо, что девочки со вчерашнего вечера уже в Тардисбурге. Не увидят этакого надругательства. И не узнают о нём, так и быть.
— Жалко-то как, — тихо говорит Элли. — И что, совсем-совсем ничего нельзя сделать? Может, спросим у бабушки Софи? Ох, она опять рассердится на Мири! Будет скандал.
— Ничего ни у кого не надо спрашивать, — отвечаю хладнокровно. — Тут дел-то… Последи лучше, чтобы никто не зашёл.
Вздохнув, она возвращается к двери, выглядывает — вроде бы, поблизости никого; прикрывает её. Подумав, задвигает засов. Ничего особенного или секретного: комната ведь рукодельная, мало ли чем тут занимаются женщины? Может, кружевное бельё плетут и примеряют, затейницы этакие.
Из памяти всплывают нужные слова очищающего заклинания:
«Белее белого
Приятно телу то,
Мягчее снежного,
Нежнее нежного,
Росой омытое,
Водой отлитое,
Шитьё дарёное,
Добром сплетённое»…
Простенькое бытовое словоплетение, без затей, главное при его использовании — выпевать с особым посылом. С толикой Силы и хотя бы капелькой Любви.
А мне ни того, ни другого не жалко. Особенно любви для дочек. Они, молодцы, чихать хотели на причуды молодящейся бабушки; взяли да и сплели почти всю середину будущего подарка. Не по моему хотению, а сами, чтобы та потом восхищённо ахала, чтобы радовалась… Они-то её по-своему любят. Балуют. Воспитывают. И жалеют — за затянувшуюся детскость… за инфантильность характера, скажем прямо. Хорошо, что у них сейчас дополнительные занятия, как у новичков: сидят себе в своей гимназии с утра до ночи, и ведь с удовольствием сидят, сюда наведываются только на выходные… И ничего не узнают.
Жирное пятно, отрываясь капля за каплей с вязаной поверхности, уменьшается на глазах. Чёрные точки красителя цепочкой, как мураши, потянулись к горлышку воздушной колбы. Элли, наблюдая за зрелищем со своего поста, хлопает в ладоши.
Минут через пять я аккуратно прохожусь по пуховому плетению заклинанием окончательной очистки. Ну вот. Порядок и белизна.
— Теперь можно довязывать, — завершаю вслух. — Однако, Элли, давай опять обговорим тактику. Мне теперь придётся до самого вечера изображать злость, чтобы кое-кто думал, будто диверсия удалась. А ты иногда поглядывай на меня сочувственно, якобы переживаешь. Не люблю
