Профессор, что-то обсуждавший с коллегой, таджикским историком Махмудовым, недовольно посмотрел на Карима.
– Ну, что такое?
– Мне нужно с вами поговорить. – Маликов был бледен, под глазами залегли черные полукружья. – Немедленно поговорить, понимаете?
Кириллов важно кивнул:
– Говори при моих друзьях, у меня нет от них секретов.
Махмудов, блестя влажными антрацитовыми глазами, с любопытством уставился на кинооператора.
– Что случилось?
Карим вздохнул, откинул назад прядь непослушных смоляных волос и заговорил:
– Я вчера зашел в чайхану… Там уже сидел какой-то старец в белой чалме… Он будто ждал меня, понимаете?
Ученые переглянулись. Александр Иванович хмыкнул:
– И что? Он произвел на тебя впечатление?
Карим нахмурился:
– Думаю, на вас он тоже произвел бы впечатление. Этот старик знал, кто я и зачем приехал в Самарканд.
Махмудов рассмеялся:
– И только? Да пол-Самарканда знает, что в город приехали ученые, чтобы вскрыть гробницу Тамерлана.
Маликов замотал головой, и черная прядь опять упала на смуглый лоб.
– Он знал, как меня зовут. Знал, что я кинооператор…
– Мальчик мой, – недовольно проговорил Кириллов, – прекрати задерживать нас всякой ерундой. Разве ты не обращал внимания, сколько народу толкается у гостиницы, где мы остановились? Твой старец мог увидеть тебя и поинтересоваться, кто ты. Ему, разумеется, ответили, потому что никто не делал из этого тайну.
Карим помрачнел:
– Хорошо, но это не все. Он сказал мне, что мы не должны вскрывать гробницу Тамерлана, потому что она проклята. Существует предание: если кто-нибудь когда-нибудь осмелится это сделать, разразится кровопролитная война. – Он закрыл глаза и процитировал: – «Кто вскроет могилу Тамерлана, выпустит на волю духа войны, и начнется война такая кровавая и страшная, какой мир не видал во веки вечные».
Коллеги снова переглянулись и рассмеялись.
– Ты вроде неглупый человек, – буркнул Александр Иванович и промокнул лысину несвежим платком. – Неглупый и немолодой, а несешь околесицу. Да, нам известно: в древности люди верили, что с мертвыми шутки плохи. Но мы живем в такие времена, когда правит бал наука.
– Расслабься, дорогой, и забудь о своем старце, – подхватил и Махмудов. – Коллега, мне кажется, пора приступать.
Кириллов наклонил голову, и оба прошествовали к группе молодых ученых, державших в руках разные инструменты для вскрытия могилы. Группа миновала знаменитое нефритово-черное надгробие Тамерлана и направилась в подвал, где и находились все захоронения.
Профессор поймал любопытный взгляд хорошенькой черноглазой девушки-узбечки, судя по всему, студентки, смотревшей на него с восхищением.
Подмигнув студентке, Александр Иванович распорядился начинать и подозвал Маликова. Кинооператор настроил кинокамеру и приготовился снимать.
Могила Тимура находилась в центре подвального помещения мавзолея; ее надгробье представляло собой очень массивную, грубо отесанную плиту серого известняка, поверх которой на ганчевом растворе была прикреплена другая, тонкая плита из оникса, покрытая тончайшим резным узором посвятительной надписи. Погребальная камера, сложенная из массивных известняковых блоков, хорошо пригнанных между собой, прямоугольная, три метра шириной и метр глубиной, как оказалось после вскрытия, вмещала в себя деревянный гроб, формой ничем не отличавшийся от современных.
Когда студенты, в том числе и черноглазая красавица, хорошо расчистили могильную плиту, надписи на ней удалось разобрать.
– На древнеарабском, – прищурившись, заметил Махмудов и перевел: – «Все мы смертны. Придет время, и мы уйдем. До нас были великие и будут после нас. Если же кто возгордится и вознесется над другими и потревожит прах предков, пусть постигнет его самая страшная кара».
Карим дрогнул. Камера, стрекотавшая, как кузнечик, чуть не выпала из разом ослабевших рук.
– Вот
