же мы такую музыку слушать!». Были в храме минут сорок, после елеопомазания ушли. Ей было все интересно, и стояла она впереди. Как печально, что обстоятельства мне так мало давали с ней видеться…
5 августа
С конференции в честь В. Максимова и журнала «Континент». «Россия должна перестать считать себя великой страной» (Ж. Нива); «она обязательно должна быть слабым государством» (накануне Г. Явлинский), и вообще никакой национальной идеи не нужно, а сверху по заказу Ельцина ее выработать нельзя (это правда, выработать нельзя, но задуматься над ней можно). И прежде всего надо скинуть наличествующую сейчас власть, т.е. того же Ельцина, а потом все отрегулируется, и мы заживем достойно (и в свои животишки, по Достоевскому). (Однако, по М. Веберу, без идеального мотива, хоть бы «отложенного вознаграждения», – никакого расцвета не бывает.)
Христианство слишком свободолюбиво, чтобы ставить пределы свободе, как это делают мусульмане: рубят руки, наказывают за непокрытые головы и т.д. И потому предоставляет другим инициативам действовать на идейно-общественной, культурной арене.
Опять к проблеме, как найти духовника, задавались мы вопросом по телефону с Аверинцевым? Пока я расскажу ему, батюшке, всё свои запутанные отношения с авторами, издателями, начальством, тут и в день не уложиться. А главное – кто поймет все эти тонкости и для чего они. Я привела случай с о. Алексеем в Вешняках, которому я описывала катастрофический затор со сб. «Неоконсерватизм», второй выпуск, с нашей с Ирой статьей «Спор вокруг общественного идеала Достоевского…», и попросила молитвенной помощи. Батюшка ответил, что Достоевский и без нас как-нибудь управится… И только один клирик, мой приятель тогда, обещал помочь, подобрал молитву «О нашествии иноплеменных», другой не нашел.
17 июня
После конференции в Лавре у нас с Ирой сложился афоризм типа из «Книги мудрых мыслей» А. Спиркина: Беглые протестанты становятся шкурниками; беглые католики – богохульниками, беглые православные – хулиганами или прислужниками власти.
18 июня
Проститься с Булатом не удается – жена в духе времени приватизировала покойного, отняла у него влюбленный в него народ. А ведь пел он не для домочадцев.
21 августа
Еду на свидание к Пушкину, на конференцию «Пушкин и мировая культура». Наслушалась много конкретики и чудаковатостей: у Майкельсона: Пушкин в «Капитанской дочке» выступает как защитник «классовых интересов»; Рецептор (20 лет уже) перепечатывает «Русалку» под углом торжества мщения и демонизма. Теперь иллюстратором поэта будет М. Шемякин и еще Э. Неизвестный в духе авангардизма (хотя есть и очень удачная скульптура – Пиета), который теперь расставляет свои создания безвозмездно уже по российской земле. Бойтесь бесплатного сыра!
Наблюдаю из окна поезда Курский вокзал: вокруг толпы пьющих существ (и сквернословящих). В России под лозунгом свободы личности проходит эксперимент на полную разнузданность. И культура ныне только подгоняет, подхлестывает вниз: а ну-ка еще давай чего-нибудь похлеще! Страна, как и весь постхристианский мир, переживает бескрайнюю раскованность. И всё это может происходить только на почве христианской цивилизации, ибо христианство слишком свободолюбиво, чтобы ставить насильственные пределы человеческому выбору… И, потеряв Бога, человек и переходит через край. С мусульманством, на почве мусульманства такие штучки не проходят.
Дозвонился Аверинцев, он в Москве, встретились в церкви арх. Михаила, проговорили больше часа. Он болел там, в германской клинике, его заразили во время операции сердца гепатитом. И еще дает о себе знать позвоночник. Рассказывал о новом своем писании «Знамений времени» – попытка объяснить, что ныне происходит (а у меня, жалкой, «Знаки эпохи», – секулярный вариант с похожей целью). Пишет не подряд, но без предварительного плана, вернее с планом-костяком, расписывает по главам. Много говорил о подосновах культуры и как бы об антитеоретических предпосылках ее, которые, между тем, долго строились, и о «незряшности» также с глубинными теоретическими корнями русской религиозной философии – мишени сегодняшнего передового философского тренда. Сережа сказал, что он занялся бы религиозной философией, если были бы тогда другие времена.
О «первокамне» в романе Уильямса: его можно разрезать, хотя морально-мистически нельзя: каждая часть равна целому. «А гады начинают его резать».
О сегодняшних монархистах: вместо вызова духу секуляризма (что у них не получается) – тотальный релятивизм.
24 сентября, среда
Встречались с Аверинцевым специально по энциклопедическому делу (и с Ирой). При этом Сережа спешил, будет где-то говорить о своих венских импрессиях, увлекся. Всё это было бы чудесно, будь это – «разговоры под вязами». А когда за нашей спиной куча неотложных дел, спешка в редакции и т.д… В итоге, мы не успеваем решить вопросы о поправках его же верстки, ради чего мы явились. Как элоквент, заряженный мыслями, он не может ограничивать себя конкретным предметом (я даже по себе это немножко знаю; иногда распространяюсь перед первым встречным, который с испугом смотрит на меня). А Сережино интеллектуальное красноречие бесценно. В итоге, у дорогого Сережи впечатление, что его рвут на части, может быть, это и так, но часто и он рвет на части недостойного собеседника. Я огорченно заметила ему, что мне бы не хотелось ощущать себя в числе «разрывающих», он с одушевлением ответил: «К человеку, делающему нечто для другого (в данном случае, для него, Сережи), это никак не может относиться!».
Общению мешает деловая наша общая загруженность (при разных ее масштабах) и его отъезды, но, повторюсь, его способность во время разговоров, требующих неотложного решения по статьям, отвлекаться на «не соответствующие моменту» пространные (но такие захватывающие) темы, путает все карты. Так что приходилось, к сожалению, иногда возвращать его к действительности.
Вручил мне заветные, еще недописанные «Знамения времени» (которые я поместила в посвященный ему после кончины сборник «In memoriam», 2004, ИНИОН РАН). Правду говоря, первый абзац мне не показался, о чем я сказала ему в телефонном разговоре, но дальше – такие зачаровывающие места! В «Записках прихожанки», которые я ему дала, ему всё понравилось, оспаривает он только главку «Принудительность свободы». Обсуждал это, т.е. собственно права свободы. Ира, участвовавшая в разговоре, заметила, что тут Сережа несколько напоминает о. Г. Эдельштейна. Обещал снова перечитать эту главку, и впечатления его оказались более благоприятными. Будет писать об этом. Будем ждать.
Сережа собирается поругать «Мастера и Маргариту» из-за расхождения со Священным Писанием; я же настаивала, что роман автора, не будучи nonfiction, по своему жанру, не претендует на «мистическое откровение» и потому не подлежит «инквизиции» (какую бы невраждебную доктрину ни захотели в нем обнаружить). Другое дело, идеологическое явление – Умберто Эко! (О да, Сережа воюет с ним). В общем, Сережа смягчил позицию: после он несколько иначе заговорил, обращаясь к переменчивости роли «М. и М.» с течением времени: «В советские времена нельзя было не радоваться фразе
