превзошли трех из пяти наших основных конкурентов, но затем начали происходить странные вещи. Веб-сайт слетел в день публикации, мой главный редактор ушла работать к конкуренту, и мы потеряли два крупных модных события подряд… Это, наряду с глупостью моего брата, забило последний гвоздь в крышку гроба «Паркер энд Фиск».
Папа был единственным, кто верил в меня, и чувство стыда за то, что произошло сегодня, превратило светлый праздник Рождества во что-то мрачное и немыслимое.
Моя единственная надежда — умолять об отсрочке казни единственного человека, который ненавидит меня до глубины души. Того самого человека, который окрасил весь мой мир в голубой цвет.
Я ненавижу себя за то, что собираюсь сделать, но какой у меня есть выбор? Джонас сможет повесить мою гордость в причудливой рамке на стену своего офиса, рядом со стеклянной банкой полного унижения — при условии, что я верну компанию отца.
Спеша по знакомому выцветшему бирюзовому коридору с мобильным телефоном, прижатым к уху, я вижу, что большинство наших сотрудников уже ушли на каникулы. Заведение выглядит затхлым и пустым, и ему ничуть не помогают витающие в воздухе предсмертные флюиды провалившегося бизнеса. Рождественская елка в приемной уже потеряла свой блеск.
Резко останавливаюсь перед дверью своего офиса, когда звонок возобновляется.
— Мисс Паркер? — оживленно и деловито говорит его секретарша.
Он ее трахает? Она одна из «них»? Говорит ли она «Спасибо, мистер Фарли» в той же чопорной манере, когда он кончает ей прямо на лицо?
— Мистер Джонас Фарли на линии и готов поговорить. Сейчас я вас соединю…
— Добро пожаловать в ад, — бормочу я, но она не комментирует.
Наступает пауза, а затем в трубке раздается его голос. Голос, который я так хорошо знаю… тот самый, которым он раньше шептал мне секреты и ложь — таким же медленным, насмешливо растягивающим тембром. Тот самый, который все еще увлажняет местечко между моих ног.
— Грейс. Сколько лет, сколько зим.
Могу сказать, что прямо сейчас он наслаждается этим.
— Джонас, — говорю я, стиснув зубы так сильно, что его имя звучит как шипение.
— Чем я заслужил это, э-э, удовольствие? — он преподносит мне свое последнее слово на серебряном подносе насмешек.
— Думаю, ты прекрасно знаешь, почему я звоню.
Ты разрушаешь наследие моего отца, и, держу пари, при этом на твоем прекрасном лице появляется улыбка.
Могу представить его сейчас: он сидит в своем огромном офисе в пентхаусе, холодные голубые глаза, которым уже наскучило мое вторжение, черные волосы, взъерошенные по его обычным строгим стандартам, намек на щетину на его твердой челюсти после долгого дня, проведенного в истязании компаний.
— Ах, дай-ка угадаю… «Паркер энд Фиск»? — говорит он так, будто компания моего отца — последнее, о чем он думает, но я знаю, что все это чушь собачья. Он ждал этого момента два года. — Какие же плохие решения ты принимала, Грейс, — покровительственно выдает он. — С другой стороны, ты всегда преуспевала в этом.
Худшим, безусловно, было влюбиться в тебя.
— Не заставляй меня умолять, Джонас, — устало говорю я. — Ты знаешь, как много эта компания значит для меня. У меня уже согласована сделка по спасению. Я сделала пару звонков. Знаю, что ты еще не завершил оформление документов о продаже… Порви их и дай мне шанс все исправить.
— И почему, черт возьми, я должен делать что-то подобное?
Кусок… он правда собирается заставить меня умолять.
— Ну? — огрызается он. — Почему я должен терять возможность заработать чертову кучу денег из-за твоей некомпетентности? Я могу заработать сумму вдвое… втрое больше, продав «Паркер энд Фиск» чем ту, которую за нее заплатил.
— Потому что ты один из самых богатых людей в Нью-Йорке, — говорю я, отчаянно пытаясь урезонить его. — Ты делаешь это не ради денег…
— Верно, — признает он, одним словом показывая, как мало он обо мне думает. — Так скажи мне еще раз, Грейс. Почему я должен бросать твоей драгоценной компании спасательный круг? И не говори мне ничего тошнотворно бойкого вроде «общей истории», потому что мы с тобой оба знаем, что это произошло давным-давно.
— П-потому что с-сегодня к-канун Рождества! — я заикаюсь. У него всегда было это умение выводить меня из себя. ― Перестань быть таким мудаком!
Повисает долгая пауза.
Дерьмо.
Я прижимаюсь лбом к прохладному стеклу двери своего офиса и жду, когда он выбросит все мои надежды и мечты в тот же мусорный бак, что и мое сердце.
— Вижу, твоя речь не улучшилась, — бормочет он, в конце концов. — Может, тебе следовало поступить в тот институт благородных девиц в Швейцарии, на котором так настаивала твоя мать. Какой же пустой тратой дорогостоящего гарвардского образования ты оказалась.
— Знаешь что, Джонас? — говорю я, сдерживая слезы. — Это именно та чушь, которую я ожидала услышать из уст твоего отца, а не от тебя.
На линии раздается низкое рычание, когда своим оскорблением я попадаю в цель. Значит, он все еще чувствует что-то под всеми этими слоями льда…
Старик Джонаса был титаном индустрии, но за счет всего остального, включая отношения со своими двумя сыновьями. Отец Ахиллесова пята Джонаса — тип человека, к которому он никогда и ни за что не хотел стремиться — но я слышала все недавние слухи. В наши дни Джонас — точная его копия, хотя и без трофейной жены, но это только вопрос времени.
— Вы ничего не можете сделать, чтобы остановить эту продажу, мисс Паркер, — холодно говорит он, возвращаясь к моей фамилии. Той самой, которую он планирует уничтожить, просто потому, что может. — Я предлагаю тебе перестать ставить себя в неловкое положение и смириться с неизбежным. Ты потерпела неудачу, а я выиграл, — Джонас не может скрыть торжества в своем голосе.
Я ненавижу тебя, Джонас Фарли, каждым вздохом своего тела, но эти чертовы эмоции…
— Это не та битва, в которой любой из нас может победить, Джонас…
Бросаю взгляд на свой стол, точнее, на Эла, мой кактус, который стоит на почетном месте рядом с моим ноутбуком. Это был подарок, который Джонас купил мне на нашу первую годовщину. К нему прилагалась записка: «К моей злючке допускаются только такие придурки». А теперь он ведет себя как самый большой придурок из всех.
— Я позволю себе не согласиться…
— Пожалуйста, — лицо моего отца появляется у меня перед глазами.
— Ты все еще на линии? Разве у тебя нет более важных дел, например, уборки в твоем офисе? Я вешаю трубку…
Не говори этого, Грейс. Не говори. Не попадай снова в запутанную паутину ада и разбитого сердца с этим человеком.
