уже доказаны. История же стремится восстановить полную картину, что способствует решению именно нынешних задач.
Вокруг сталинизма в 1985–1997 гг. в РФ происходило, на первый взгляд, нечто непонятное. По мере перехода инициаторов перестройки от осуждения Сталина и его культа к серьезной критике всей автократической системы «демократы» перестраивались на «разоблачение» К. Маркса и В. Ленина, ВКП(б) — КПСС в целом, Л. Брежнева и других эпигонов сталинизма[5]. Самого же творца этой системы все больше отодвигали на задний план. Под флагом преодоления «коммунизма» сохраняли многие сталинские идеи и институты. С годами становилось все более ясно, что главные наследники сталинизма так и не покидали Кремль. Просто генсеки и другие члены политбюро уступили место кандидатам в члены. Новый режим, созданный «вторыми лицами», мало чем отличается от старого, такого же антинародного.
Вдвойне злободневна тема «сталинизм и война». Сталин и созданная им система оказали роковое влияние на ход и итоги войны, на последующее развитие СССР и других стран. Мрачная тень генералиссимуса упала и на военную историографию. Среди всех разделов исторической науки СССР она остается главным прибежищем сталинистской методологии и идеологии. С этим связаны все искажения истории войны, в их числе и формула умолчания. Это питает экстремистские нападки на прошлое. Неизученность темы задерживает исследование по существу всех важнейших проблем истории XX в. Учитывая, что подавляющее большинство военно-исторических публикаций в последние десятилетия были посвящены в СССР событиям 1939–1945 гг., под военной «историографией» мы понимаем научную и мемуарно-исследовательскую литературу о второй мировой войне. «Военная историография» в монографии часто отождествляется также с официальной «историографией». Вплоть до середины 80-х гг. вся или почти вся литература о войне находилась под жестким контролем. Своеобразным «законодателем мод» в последнее время был Институт военной истории (ИВИ) с его весьма низкими научными потенциями. Литература была нивелирована. Работы, авторы которых излагали оригинальные концепции, или отдельные суждения, были редким исключением.
2
Отношение к сталинизму и ныне характеризует профессиональную и политическую культуру. Не только в военной историографии, но и советских общественных науках в целом, помимо научного (оно по-прежнему находится в очень стесненных условиях), есть и другие направления. Одно из них проистекает непосредственно из сталинизма. Маскируясь под марксизм-ленинизм, его представители восприняли подходы, исторические и политические взгляды Сталина. Они упорно следуют традициям 30—50-х годов, свой консерватизм прикрывают фразами о народном благе, отвергают само понятие «сталинизм». Пытаются представить, что нас преследует не реальное наследие сталинизма, а лишь призраки прошлого; будто бы сталинизм и застой умерли сами от дряхлости еще до 1985 г. Опасны некорректно эмулированные призывы прекратить самобичевание и очернение. Зряшное отрицание ничего общего не имеет ни со здравым смыслом, ни верно понятыми задачами общества. Плохо, когда эти призывы препятствуют исследованию истории, когда вполне конструктивную критику пытаются представить в виде «нападок» на армию, советскую историографию. Это так же ложно, как и отождествление с былой системой всего народа, всей партии и т. д. С концепцией вечно вчерашних смыкается выжидательная позиция большой части общественности, в том числе и многих историков.
На рубеже 80—90-х гг. со всей откровенностью заявило о себе и открыто антимарксистское направление. Оно выросло не из критики сталинизма, которая была лишь поводом. Вдохновителей этой литературы едва ли интересует истина. Скорее всего здесь — личные амбиции. В литературе о минувшей войне открытые антимарксисты отвергают все, что восхваляют псевдомарксисты и наоборот. Идеи «новых» заимствованы непосредственно из неофашистской и иной реакционной пропаганды: революционный СССР стремился к мировому господству, его политика в 1934–1941 гг. и после 1944 г. была агрессивной, Германия напала в оборонительных целях и т. п. Многие из этих авторов, впервые обратившихся к теме, часто обнаруживают военно-теоретическую и историографическую безграмотность. Источниковая основа их работ ничтожна. Не случайно их единомышленником и чем-то вроде кумира стал В. Резун (Суворов). В 1992 г. после реорганизации издательств открыто антимарксистская литература стала господствующей. Работы, которые не устраивали новых лидеров, были возвращены редакциями их авторам, хотя рукописи находились уже в производстве. Открыто антимарксистская литература преуспевает лишь в «разоблачительстве», но не созидании.
Крупнейшим специалистом по истории сталинизма и войны правительственная и близкая к ней пресса представляла генерала Д. Волкогонова, бывшего заместителя начальника Главного политического управления армии и флота, бывшего начальника ИВИ, автора 30 «монографических исследований», еще большего числа статей в газетах и журналах, посвященных разным темам. Организованное им поточное производство своих трудов, его, по словам Р. Хингли, мародерство в архивах уже получили негативную оценку в литературе[6].
Двухтомник Волкогонова «Сталин» услужливые академики из РАН поспешили назвать «крупным научным исследованием». Путь Волкогонова в «ученые историки» показателен для советской исторической науки. Генерал старательно подчеркивал, что он не историк, а философ, и поступал правильно: советская философия не дает ни методологической, ни историографической и источниковедческой подготовки ни студенту, ни доктору. В течение нескольких лет Волкогонов пытался удержаться на некоей нейтральной, по сути двойственной позиции: «Я не сталинист, не антисталинист», «просто человек, ищущий правду». Противопоставляя «просчеты Сталина» в области внешнеполитической и оперативно-стратегической «преступлениям в отношении к кадрам», он считал, что в 1943–1945 гг. Сталин будто бы не допускал ошибок, а в результате войны даже понял необходимость близости руководства к народу. Под пером философа Сталин из вульгаризатора ленинизма стал его «популяризатором». Реабилитация Сталина звучит и в другой работе Волкогонова: «Думаю, что когда не останется лиц, живших непосредственно в тени «вождя», лет через 15–20, отношение к Сталину будет более спокойным». Давно, однако, нет на земле лиц, лично знакомых с Нероном, Чингисханом, Тамерланом, но отношение к этим деспотам не стало более спокойным. Утверждениями об «осторожной политике», «колебаниях» автор также оправдывает грубейшие просчеты Сталина 1941 г.
После опубликования в художественных журналах опуса о Сталине Волкогонов был назван в Академии общественных наук при ЦК КПСС доктором исторических наук. Не важно, что его «монографии» имеют отдаленное отношение к науке. По его нечаянному признанию, он работает в жанре «документальной философской прозы». В работе о Сталине действительно есть отрывки из новых документов. Но, как известно, сами по себе документы ничего не дают. Необходим отнюдь не поиск иллюстраций к уже готовой схеме. Документы нужно объективно истолковать, сделать правильные выводы. Как прозаик, автор часто конструирует различные ситуации, мысли Сталина. Насколько художествен этот вымысел, судить знатокам. Однако в книге нет ни одного существенного обобщения, которое не было бы известно мировой науке. В ней нет концепции. Она эклектична. Автору не удалось избавиться от старых восторженных представлений о Сталине. Понятие «сталинизм» в книге не разработано. В последних своих трудах автор считал возможным утверждать, что
