А гость продолжил:
– Был бы весьма обязан, если бы вы… сочли возможным рассказать мне о ваших… жильцах.
И это отнюдь не было просьбой, даже если звучало, как оная.
– Буду рада, – Калерия Ивановна приняла решение и с ним согласилась. И потому совершенно успокоилась. – Только давайте уж на кухню. Чаю будете? С пирогами.
Судя по запаху, первую партию пора было уже вынимать.
К превеликому сожалению Калерии Ивановны, от пирогов гость не отказался.
В коммунальной квартире, расположенной по улочке Весенней в третьем доме, некогда принадлежавшем угнетателю народа и проклятому представителю буржуазии купцу Вощинникову, пахло деревом, воском и чистотой. И запах этот был столь удивительным, что Свят даже позволил себе сделать глубокий вдох. А после уж выдохнул медленно, с наслаждением и легкою печалью, расставаясь, привыкая к чудесному этому аромату, который и отличал нынешнюю коммуналку от прочих. Святославу же во многих побывать случилось.
Но тут…
Букет желто-белых астр на кухонном окне.
Выскобленный до белизны стол, протянувшийся через всю кухню. Легкие занавесочки в горох и две дровяные плиты, пусть не новые, но столь чистые, что поневоле закрадывались сомнения, уж не к его ли приходу готовясь этакий порядок навели?
Но сомнения Свят отмел.
Старшая его появлению не обрадовалась, оно и понятно, верно, рассчитывала на комнатушку, которая по недоразумению еще считалась отдельною квартирой, хотя отдельного там было пару квадратных метров жилой площади. Но вот…
…он вспомнил досье.
Окунькова Калерия Ивановна, почтенных тридцати трех лет отроду. Заботливая супруга. Член партии и глава месткома. Активистка.
Старший лейтенант милиции.
Ветеран войны. Дважды кавалер ордена Полуночной звезды, не говоря уже о скромном Красном знамени.
Высока.
Статна. Несуетлива. И даже страх свой, к которому Свят привык, сумела обуздать быстро, а после и вовсе отмахнулась от него, как от чего-то незначительного, пустого. И этот страх, подчинился. Во всяком случае, ныне, сколь Свят ни прислушивался, он не способен был уловить и тени его.
И все-таки…
Она?
Тридцать три не так и много, особенно для тех, в ком кровь иная, пусть и не проснулась, однако же имеется. Такое Свят шкурой чуял. Сама же Калерия Ивановна и на Свята поглядывала сверху вниз, но вновь же… спокойно.
Пожалуй, именно это слово описывало ее лучше всего.
…а ведь на фронт ушла в семнадцать, год себе приписавши, как многие делали. И записалась отнюдь не в медицинский батальон, куда брали всех, но сумела пробиться в танковые, благо, дара ее куцего хватало, чтобы освоить управление бронированным големом.
Големов меняла трижды. В последний раз – на полях под Прохоровкой, где сумела-таки провести свою бригаду по чистой тропе, миновав все асверские ловушки.
Нюх помог?
Тот самый, который и позволил ей заглянуть за защитный кокон, выцепив то самое, что отличало Свята от прочих людей.
Он мысленно поморщился.
И принял огромную алюминиевую кружку, в которую Калерия Ивановна недрогнувшей рукой отправила целых пять ложек сахара. Она же и пирог подвинула, крупный, гладкий, с темною пропеченною корочкой, над которой еще поднимался пар.
– Ешьте, – сказала уже без тени неприязни, подавивши ее столь же просто, как и страх. – Силы пригодятся.
– Думаете…
– Знаю.
И все-таки… нет, не она.
И дело вовсе не в том, что Калерия Ивановна не привлекла бы объект. Отнюдь. Она относилась к женщинам, которые завораживали собственною внутренней силой. И здесь, сейчас, становилось понятно, почему Ингвар пошел против семьи и стаи.
Не прогадал.
Пожалуй.
Свят сделал глоток и зажмурился от удовольствия. Надо же… а в конторе над его пристрастием к сладкому посмеивались и говорили, что ему весь паек надобно сахаром выдавать.
Женщина же устроилась напротив.
Села. Подперла рукой гладкий подбородок. И посмотрела так, что на душе стало погано.
…да, она могла бы… если бы захотела. И пожалуй, что объект не устоял бы, перед ней куда скорее не устоял бы, чем перед прочими. Но… дело не в нем.
В ней.
Ей-то для чего это надобно?
Деньги?
Слава?
Идея?
Нет, не складывалось. Где-то там, внутри, в душе не складывалось. И Свят снова глотнул обжигающего и сладкого, тягучего, словно сироп, чаю.
– В первой обретается Ниночка, – Калерия Ивановна заговорила, когда сочла, что ее готовы слушать. И вновь же момент был выбран удивительно точно.
Совпадение?
– Ниночка при буфете работает, который театральный, а заодно там и союз Писателей. Ее туда тетушка устроила, Савожицкая, которая поэтесса и супруга…
…председателя областного Союза советских писателей, личности в городе весьма известной.
И не только в городе.
– Ниночка… милая девочка, – Калерия Ивановна слегка нахмурилась. – Хотя и несколько легкомысленная, но это происходит единственно от недостатка воспитания.
…Ниночка была легкой.
Да, пожалуй, что так.
И на снимке-то, черно-белом, резком, она словно парила. Свят не знал, где и кем был сделан этот снимок, но, увидев его, залюбовался.
Лицо сердечком.
Огромные глаза того светлого оттенка, который в жизни может оказаться равно, что голубым, что серым. Пухлые губки.
Тонкая шея.
Светлые локоны роскошною гривой. Меховое пальто. Длинные перчатки по последней моде. И то очарование, что свойственно всем юным ведьмам. Могла ли она? Могла. Ниночка привыкла принимать знаки внимания, да и, судя по досье, поклонников у нее хватало. Время от времени в Ниночкиной жизни даже романы случались, пусть и мимолетные, но всякий раз с правильными людьми. Пусть никто-то из них и не женился, но…
…комнату ей кто-то выправил, как работнику культуры, нуждающемуся в улучшении жилищных условий. И пусть бы с формальной точки зрения так все и было, но… в очереди стояло много таких, работников и нуждающихся.
И несогласных, что Ниночкина нужда важнее их.
Жалобы к делу приложили.
Анонимные доносы тоже.
Только…
Ниночка – человек публичный, и прошлые отношения свои она вовсе не стремилась скрывать, а вот объект отличался той степенью осторожности, которая граничит с форменною паранойей.
– Замуж она хочет, за серьезного человека, но это все пустое, – Калерия Ивановна подперла щеку кулаком. Теперь во взгляде ее виделось… сочувствие?
