известность и даром не нужна. В Одессе я «прятался в тени» Фляйшмана, а затем удачно «перевёл стрелки» на Табачникова. Это о них, как о руководителях «Поющей Одессы» пишет местная и республиканская пресса, обо мне практически уже не упоминают. Но меня это не расстраивает, этого и добивался. Я не собираюсь связывать свою будущую жизнь с музыкой, в моих ближайших планах — небо.
До недавнего времени вполне обоснованно рассчитывал после завершения контракта с Шубертом вернуться в Одессу, «по-тихому» доиграть в ансамбле до тридцать шестого года и достигнув призывного возраста поступить в Одесскую военную школу лётчиков. Имея свидетельство пилота и приличные навыки пилотирования уже на четырёх типах самолётов считаю, что мне не составит особого труда освоить и новый для меня самолёт И-16, выйти «в передовики обучения» среди курсантов и по окончании училища получить право выбора места назначения для прохождения дальнейшей службы.
Этот выбор давно уже сделан. Мой «родной» тридцать третий авиаполк будет сформирован в конце мая тридцать восьмого года в Могилёве. Историю полка знаю, как «отче наш». Чем же ещё было заниматься писарю в «свободное от службы время», как не изучать документы или рассматривать стенд «славного боевого пути» родного полка, тем более, что сам этот стенд и мастерил? Вот и рассчитывал к началу ВОВ занять место если не командира эскадрильи, то командира звена или, в крайнем случае, старшего лётчика. И все предпосылки к этому у меня есть.
По сравнению с курсантами, в лучшем случае имеющими за три года обучения в училище индивидуальный налёт всего в двадцать пять — тридцать часов, у меня только на «Девуатине» уже «налётано» более сорока. А на сегодняшний день — это лучший истребитель Франции и обучал меня не кто-будь, а сам Поль Рене, лучший ас Антанты. Да и само обучение обычно велось в режиме «учебного боя». Иногда Поля подменял его ведомый Анри Розэ, двадцатипятилетний лейтенант, страстно влюблённый в небо, азартный, как и все французы, но существенно уступающий Рене в мастерстве.
И тогда становилось совершенно непонятно, кто кого из нас «учит пулемёту», но интереса к учёбе это не умоляло. Не всё же мне было получать «плюхи» от опытного пилота, иногда и самому приятно примерить на себя роль «эксперта». Разве что с земли все наши огрехи видны слишком уж хорошо и краснеть от едких замечаний Рене нам с Анри приходилось гораздо чаще, чем слышать похвалу в свой адрес. Не думаю, что в советских лётных училищах курсанты получают к себе такое же пристальное внимание и индивидуальный подход, не говоря уж о лётной подготовке.
У меня большая практика полётов на моей «кошечке», итальянском разведчике-истребителе Фиат CR.20В, «почтово-пассажирском» бомбардировщике Бреге-19 и «гоночном» истребителе NiD-42S. Всё это позволяет надеяться, что в среде курсантов школы я не буду выглядеть неумехой и «серой мышью», и советский самолёт освою в самые кратчайшие сроки. По воспоминаниям лётчиков-ветеранов из моего времени, И-16 отличался «норовом» и требовал строгости в управлении, но какой самолёт в это время отличается «покладистым характером»? Уж никак не «Ньюпор-Деляж» на котором свалился в свой первый штопор, да и «Девуатин» также не прощает небрежности.
Так что мой выбор очевиден, только лётное военное училище. Ну — да, вполне возможно, что это вызовет недовольство у мамы и недоумение у моего ближайшего окружения, но учитывая тягу современной советской молодёжи к авиации, такое моё решение выглядит вполне обоснованным и логичным для молодого парня, и особых вопросов вызвать не должно. А маму я успокою и уговорю, она меня любит и всегда во всём поддерживает, хоть и ворчит иногда. Так на то она и Мама.
Но моя попытка задержаться во Франции под благовидным предлогом, неожиданно обернулась против меня. Совсем не ожидал той реакции на мюзикл, что получил в итоге. Рассчитывал просто «потянуть время» и задержаться в Париже ещё на год после завершения стажировки, чтоб успеть пройти обучение в Мурмелонской школе гражданских пилотов и вернуться в Одессу «дипломированным» лётчиком. Но «переусердствовал» с постановкой спектакля, а в результате…
Пилотом стал, и не только гражданским, но и военным. А ещё получил звание «Почётного Профессора Парижской Консерватории» и, если на последнее по большому счёту можно внимания не обращать, то на шумиху вокруг мюзикла глаза уже не закроешь. Дискуссия в прессе, и не только во французской, привлекла к моей скромной персоне совсем нескромное, а главное, совсем мне ненужное внимание.
И что мне с этим делать, понятия не имею. Но опасаюсь, что теперь могу попасть в «прокрустово ложе» и стать заложником складывающегося обо мне мнения, как об удачливом и талантливом композиторе. А это уже ставит под удар мои планы по обучению в Одесской лётной школе. И получение профессии советского военного пилота теперь под очень большим сомнением.
Если мои нынешние полёты ещё можно списать на эксцентричность «молодого дарования», то боюсь, что обучение в военном училище может вызвать непонимание и недовольство у «власть имущих». А то, что внимание элиты и не только советской, к себе уже привлёк, это «и к бабке не ходи». В Германии неожиданную популярность получил «Советский марш», правда переименованный в «Имперский» и теперь прославляющий уже Третий Рейх, что вызвало у меня нервный смешок, когда впервые об этом услышал.
Жёсткая полемика, развернувшаяся на страницах германских газет о мюзикле «Нотр Дам де Пари» между молодым, но прытким Гербертом фон Караяном, главным дирижёром симфонического оркестра из оперного театра города Аахен и Рихардом Штраусом, выдающимся немецким дирижёром и композитором, а «по совместительству» ещё и президентом Имперской музыкальной палаты, несомненно привлекла к себе внимание «всей музыкальной общественности» не только в Германии.
Герберт фон Караян на голубом глазу утверждает, что мюзикл «Нотр Дам», ни что иное, как «перепевка Вагнеровских мотивов из „Кольца Нибелунгов“ на французский лад». Штраус, в целом не отрицая «влияния» Вагнера на моё творчество, всё же не соглашается с оппонентом и утверждает, что при всей мнимой схожести «торжественно-романтичных сюжетов», «Нотр Дам» вполне себе самостоятельное произведение. Хотя да, некоторые мотивы из «Тристана и Изольды» в нём прослеживаются, но Рихард Вагнер сам «творил» свои первые опусы под впечатлением от романтических французских опер, от того и есть некоторая общность в наших сочинениях.
Где они оба в мюзикле «услышали Вагнера», для меня так и осталось загадкой, но вот за неосторожное и необдуманное упоминание о влиянии на творчество Рихарда Вагнера французских «опереток», его тёзка Рихард Штраус подвергся жёсткому остракизму со стороны приверженцев «национальной идеи». И чем для него всё это закончится, ещё на воде вилами писано. А споры вокруг нелепой на мой взгляд идее «о Вагнеровском наследии» привели к неожиданному результату. Имперское министерство народного просвещения и пропаганды Германии обратилось в СНК СССР с просьбой о разрешении на постановку мюзикла в Берлине.
Но неожиданно было «отфутболено» в наркомпрос Украины, так как союзного комиссариата просвещения не существует даже на бумаге. Я, по факту, являюсь «украинским подданным», хоть и гражданином СССР. Вот уж, наверное, поскрёб себе затылок озадаченный «товарищ Геббельс», решая эту занимательную головоломку. Тем не менее, такое разрешение было получено и, насколько мне известно, репетиции уже идут «полным ходом», а сама премьера «германской версии» спектакля запланирована на конец июня.
Вот только ушлые немцы выторговали себе право на написание собственного либретто. «И ежу понятно», что такое разрешение они благосклонно получили «лёгким росчерком пера». Многое бы я отдал за то, чтоб побывать на премьере этого мюзикла в Берлинской Опере. Даже не представляю, что там могут понаписать Гебельсовские «придворные либреттисты», но полагаю, что не одна только Франция вздрогнет…
Ну и «вишенка на торте» — зимние гастроли в Москве, а затем в Ленинграде Парижского Симфонического Оркестра. Официально Монтё привёз свой оркестр в столицу СССР для исполнения симфоний Прокофьева в рамках «укрепления Советско-Французских отношений». Сергей Сергеевич сам сопровождал музыкантов, что придало гастролям дополнительный вес, хотя и Монтё фигура тоже довольно «тяжеловесная». Аншлаг гастролям был обеспечен, но в «загашнике» у именитого дирижёра и моя «Карибская симфония», и моё письмо к Столярову с просьбой по возможности помочь в постановке мюзикла в Советском Союзе.
Моё либретто к мюзиклу на русском языке у Григория Арнольдовича есть, как и партитура. Вторая партитура имеется у Монтё и разночтений в музыке у этих партитур нет. Работой оркестра я полностью удовлетворён. Это слова переводить надо, а музыка — интернациональна и в переводе не нуждается. В том, что Столяров согласится помочь у меня и тени сомнения не возникло, как и в том, что
