о том, что партийный аппарат все более превращается в исполнительную структуру, зависящую от военно-промышленного комплекса, хотя Касториадис полагает, что это превращение уже давно закончено.
Таково, пожалуй, существо нынешнего политического положения в СССР. Хотелось бы напомнить старинную историю о пражском раввине, создавшем глиняного гиганта Голема, исполнявшего все его приказания с помощью каббалистических заклинаний. Но когда Голем вышел из повиновения и стал разрушать все окружающее, раввин должен был его уничтожить.
Коммунистическая партия всей своей деятельностью, самим фактом прихода к власти создала собственный Голем. Сейчас советский Голем вышел из повиновения, но партия уже не может, как это удалось раввину из Праги, обратить его в пр одним заклинанием.
§ 1. РАЗРУШИТЕЛЬНЫЙ ХАРАКТЕР СОВЕТСКОЙ ЭКОНОМИКИ
Советская экономика носит разрушительный характер, а это вытекает из ее общих закономерностей, как экономики, построенной на государственной собственности. Можно сформулировать общие принципы советской политической экономии. К ним в первую очередь относятся фетишизм производительных сил и отсутствие какого-либо экономического регулятора.
1. Фетишизм производительных сил
Когда Маркс формулировал свой тезис о том, что общественный характер производства капиталистического строя противоречит частному характеру его присвоения, он, на самом деле, высказал лишь ценностное утверждение. То, что утверждал Маркс, по существу, означало, что развитию производительных сил в капиталистическом обществе имеются препятствия. В самом деле, отсутствие монополии, отсутствие государственной собственности на средства производства сковывало производительные силы, ибо классический частный капиталист должен был всегда учитывать интересы потребителя, а также тщательно соблюдать принцип экономической эффективности. Частный капиталист вовсе не был склонен идти на риск и вкладывать свои деньги в рискованное предприятие, быть может сулящее отдачей лишь через несколько десятков лет.
Для Маркса такие ограничения были вопиющим нарушением чего-то фундаментального, но таким фундаментальным для него был фетишизм производительных сил, который он не сознавал и который вероятно можно объяснить разве лишь из бессознательного стремления человека к саморазрушению, как это заметил Фрейд.
Так или иначе, признав производительные силы приматом общества, Маркс не сомневался в том, что с их неограниченного развития должны быть сняты всякие препоны. Строй, который может обобществить средства производства, должен обеспечивать неограниченное развитие производительных сил.
Уже в рамках капиталистического общества наметилось стремление смести всякие препятствия развитию производительных сил в форме глубокой монополизации, картелизации, но все же западное общество нашло в себе некоторое противоядие против этого, сформулировав различные антитрестовские законы, позволяющие существовать и возникать также и мелкому бизнесу.
Тем не менее, рост крупного государственного сектора в экономике Запада и особенно быстрая гонка сложнейшего и дорогого вооружения создали благоприятные условия для возникновения гигантского военно-промышленного комплекса, постоянно старавшегося уничтожить ограничения для своего роста.
Так и создалось новое индустриальное общество, развитие которого в значительной мере стало определяться своей внутренней динамикой. Но уровень обобществления производства на Западе низок. Классический капитализм все еще занимает там важное место. Полное же и абсолютное снятие всех препятствий с производительных сил произошло лишь в СССР после победы большевистской революции. Эта революция немедленно установила примат производителя над потребителем и, несмотря на все заклинания, фактически устранила критерий экономической эффективности из экономических решений. Интересы экономики в целом учитывались лишь общими бюджетными ограничениями, экономическим балансом.
Важно, что коммунистические идеологи всегда смотрели на примат производителя, на навязывание потребителю продукции как едва ли на основное преимущество социализма, ради которого и должна была совершиться революция. Революция спасла, по их мнению, общество от перепроизводства. «Никем не потребляемый выпуск машин и механизмов (это фикция, ибо на Западе уже давно почти не работают на склад, а запускают в производство изделия лишь по получении на них заказа — М. А.) приводит к накоплению никому не нужных вещей и является бесполезной потерей для общества как целого, — говорит главный редактор Правды Виктор Афанасьев. — С нарастанием объема производства и совершенствования технологического оборудования, наступает момент, когда этот вид потерь начинает лимитировать рост возможностей общества».
Афанасьев утверждает, что «социалистическая революция плановой экономики» прекращает «все виды бесполезного труда». Допустим на минуту, что это верно. Но из бесполезного она делает его вредным! Ибо если что-то не используется в
промышленности, это полбеды. Но если кому-то насильно навязывается то, что заведомо ненужно, это начинает приносить гигантский вред. Единственный путь ликвидации перепроизводства, — утверждают коммунистические идеологи, — это революция! Здесь — то мы и подходим к глубинным корням экономического учения марксизма как идеологии фетишизма производительных сил.
Именно этим объясняется также и тяга к массовому производству в ущерб мелкосерийному и индивидуальному. В самом деле такое производство вносит в экономику большую определенность. Как только создается завод массового производства, его продукцию легко распределить на несколько лет вперед в условиях централизованного хозяйства. По существу же, она просто навязывается потребителю. Мелкосерийное производство вообще-то призвано удовлетворять индивидуальные запросы потребителя. Но оно хуже всего поддается экономическому контролю.
Именно поэтому в СССР наблюдается постепенный отход во всех отраслях производства от мелкосерийной продукции, которая клеймится как «диверсификация» производства, т. е. придание ему ненужного разнообразия. Мелкосерийное производство стало якобы тормозом технического прогресса, — утверждают советские идеологи. В социалистической промышленности такая диверсификация, по словам Джермена Гвишани, зам. председателя Госкомитета по науке и технике, вредна, так вместо учета индивидуальных и групповых интересов потребителя советская экономика все более освобождается от него и переходит на тотальное навязывание своей продукции.
Но именно массовое производство является самым разрушительным видом технологии, зловещей мегамашиной Льюиса Мамфорда. Раз созданное, оно превращается в прожорливое чудовище, требующее постоянного стимулирования спроса и детерминирующее общественную систему. В особенности, это касается массового производства оружия. Раз созданная крупная военная промышленность, ориентированная только на производство средств уничтожения, милитаризирует все общество и толкает его к войне, даже если международное положение вовсе не является угрожающим для данной страны. Нигде за пределами СССР не создана такая огромная военная промышленность, связанная с массовым производством оружия, и нигде эта военная промышленность так сильно не влияет на общественную систему в целом, являясь могущественным катализатором различных социальных процессов.
2. Отсутствие экономического регулятора
Другим фактором, определяющим разрушительный характер советской экономики, является отсутствие в ней экономического регулятора, иначе говоря отсутствие в ней внутреннего критерия экономической эффективности принимаемых решений. Стремление к экономической эффективности клеймится в СССР как погоня за прибылью. Гвишиани и Микулинский очень точно формулируют это положение: «Движущей силой научнотехнического прогресса в условиях капитализма является конкуренция и погоня за прибылью, что противоречит потребностям науки и техники». Они совершенно прави! Дело в том, что конкуренция и погоня за прибылью в условиях