Проявившиеся при этом детали вызвали у профессора немалое волнение. Вскоре я получил чрезвычайно сердечное письмо, в котором он предлагал встретиться в удобное для нас обоих время и в устраивающем обоих месте.
2
Я жил тогда в Лондоне. Письмо профессора было прислано из Суррея, так что договориться о встрече для нас не составило труда. Впервые я увидел профессора во плоти в несообразной обстановке маленькой чайной неподалеку от Британского музея. Мы договорились встретиться у входа в музей, чайная же была предложена как запасной вариант на случай, если кто-то из нас задержится. И действительно, профессор опоздал на поезд и вошел в чайную, когда я уже успел сделать заказ.
Это было одно из местечек с приглушенным светом, начищенным мельхиором и медью и дубовыми стульями. Профессор уселся напротив, спиной к свету, и я на протяжении нескольких минут пытался составить впечатление о его внешности. Мне следовало бы сразу сказать, что он был огромным человеком, ростом выше шести футов и трех дюймов и соответственно широким в кости, с поседевшими волосами. Тем не менее, я не мог бы дать ему больше сорока пяти лет, и во всех его движениях и манере держаться отражались живость и решительность.
У него была маленькая, аккуратно подстриженная ван-дейковская бородка и очень яркие и проницательные голубые глаза; изящный голубой галстук-бабочка подходил по тону к глазам, хорошо сшитый серый костюм ладно сидел на нем. Несмотря на рост и сложение, фигура профессора была крепкой и атлетической; в нем чувствовался не только ученый, глубоко начитанный в самых странных и редкостных областях знания, но и человек, способный постоять за себя. Он еще даже не заговорил о причине нашей встречи, только сел и положил рядом на стул коричневую охотничью шляпу с птичьими перьями, а я уже ощутил в глубине души, что готов участвовать в любом его предприятии. К третьей чашке чая, расправившись с поджаренными сконами[3], мы завязали разговор на общие темы. Пока официантка приходила и уходила, обслуживая нас, он внимательно меня разглядывал. Я чувствовал, что в свою очередь заслужил его одобрение. Был он, конечно, американцем, но словно не принадлежал к какой-либо определенной стране или времени. Он жил, как кочевник, задерживаясь там, где находилось что-либо его интересующее. Скарсдейл был несметно богат и мог свободно потакать своим вкусам; никто не мешал ему селиться, где заблагорассудится, так как вдобавок он был холостяком и намеревался, по собственному выбору, впредь оставаться таковым.
Когда он заговорил, выговор его показался мне скорее европейским, нежели американским; затем я вспомнил, что Скарсдейл, несмотря на англизированную отцом фамилию, происходил из старинного семейства, некогда жившего в Центральной Европе. Сперва он коснулся технических аспектов моей работы, и я поразился, как много он знал обо мне и моей карьере. Он даже видел «На край Земли», документальный кинофильм, который я снял на шурфах Лутрелла — как я понял, он заказал для себя копию в нью-йоркском музее Метрополитен. Всегда приятно слушать похвалы, особенно когда они исходят от такого выдающегося в своей области ученого, как Кларк Эштон Скарсдейл. Нет, дифирамбами он меня не осыпал, но несколько ободрительных слов в устах этого сдержанного человека значили не меньше.
Я говорил по большей части мало. Не мне восхвалять свои скромные таланты — но, должен признаться, его слова были мне приятны и я с нетерпением, хотя и сохраняя внешнее спокойствие, ожидал продолжения. Он тоже выжидал, пока мы не доели пирожные (мне очень нравятся те, куда кладут побольше корнуоллских сливок), а затем наградил меня принужденной улыбкой, показав крепкие желтоватые зубы за легкой порослью бородки.
— Вероятно, вы решили, что это заведение не совсем подходит для встречи, — начал он издалека.
— Напротив, именно его я и выбрал бы на вашем месте, — улыбнулся я.
— В самом деле?
Он положил руки на край стола и заинтересованно уставился на меня.
— Нейтральная территория, — объяснил я. — Найди вы, что я не соответствую вашим требованиям, вы бы вежливо распрощались, и я никогда бы о вас больше не услышал.
Мне показалось, что профессор чуть покраснел. Однако он хладнокровно продолжал:
— Вы превосходно оценили положение, мистер Плоурайт. Вы мне подходите. Я уже пришел к этому выводу и готов предложить вам самое увлекательное приключение в вашей жизни.
Видимо, мое лицо выглядело таким же удивленным, что и мысли, так и забегавшие у меня в голове. Скарсдейл разразился громким смехом, пробив серьезную брешь в чинных фасадах двух престарелых дам за соседним столиком. Их физиономии вытянулись — похоже, они заподозрили, что мы были заняты подготовкой какого-то анархистского заговора.
— Здесь невозможно это обсуждать, — сказал профессор, положив ладонь на мою руку. — У меня есть одно дело в музее. После этого я смогу изложить вам свое предложение. Думаю, оно заинтересует такого человека, как вы. Давайте встретимся ровно через неделю у меня в Суррее, если время и место вас устраивают. Вы познакомитесь с некоторыми моими коллегами и тогда уже примете окончательное решение.
Он достал из внутреннего кармана визитную карточку, нацарапал на обратной стороне некоторые путевые указания и пододвинул карточку по столу ко мне. Я уже знал, что поеду, но изображал нерешительность. Правда, вряд ли я хоть на миг сумел его обмануть.
— Экспедиция, — неохотно произнес он, улыбнувшись уголком рта. — Вы приедете?
— Будут у вас через неделю, — наконец сказал я.
Он с облегчением выдохнул, словно мое согласие приехать было для него чем-то важным.
На прощание его рука сжала мою, как в тисках. Гигантская фигура повернулась и он вышел, наклонив голову и избегая по пути потолочных балок.
Я направился домой, где стал приводить в порядок свое фотографическое оборудование. После я допоздна сидел, курил и размышлял о будущей экспедиции профессора. Только около двух часов ночи я бросил напрасные гадания и улегся в постель. Я не спал бы так крепко, зная, что уготовили мне следующие два месяца.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Неделю спустя я отправился в Суррей. День выдался дождливый и оставлял желать лучшего. Истекавший моросью туман окутывал сельскую местность. Я перекусил в Гилфорде[4] и приехал в резиденцию профессора минутой или двумя позже назначенного. Название имения, «Сосны», не отличалось оригинальностью. Когда я свернул на гравиевую дорожку между упомянутыми соснами, за каплями на ветровом стекле показался белый фасад большого георгианского здания. Я не собирался оставаться ночевать и, по причине непогоды,
