день.
— А… сотрудница, которую вы отправили с ним?
— О ней я не слыхал ни слова. — Орланко ритмично постукивал пальцем по отчету. — Что само по себе красноречивее всяких слов. Если предполагать худшее — она была устранена.
— А Тысяча Имен, вполне вероятно, в руках Вальниха. — На невыразительном лице Андреаса мелькнула тень оживления. — Желаете, чтобы по прибытии его… убрали?
Орланко подавил вздох. Если у Андреаса и был недостаток, так это явная склонность чересчур поспешно прибегать к крайним мерам. Странная слабость для того, кто во всех прочих отношениях чрезвычайно терпелив. Герцог подозревал, что на самом деле Андреасу просто нравится убивать.
— Не кажется ли тебе, что это было бы уж чересчур прямолинейно? — покачал головой герцог. — Нет, Вальниха, вне всяких сомнений, ждут благосклонность короля и обожание толпы. Трогать его мы пока не можем. Правда, его величество очень болен. Вот если он скончается… тогда посмотрим.
— Так точно, сэр.
— Андреас, позарез нужно выяснить, что именно произошло в Хандаре. Существуют ли впрямь эти Имена, которыми так живо интересуются наши друзья из Элизиума, заполучил ли их Вальних, и понимает ли он вообще их подлинную ценность. — Он откинулся на спинку кресла, и пружины тут же отозвались скрипом. — Разузнай все это.
— Ясно, сэр.
— Полковник крайне умен, и он будет настороже. Сосредоточься на людях из его окружения. И разумеется, никаких чересчур прямолинейных действий.
— Слушаюсь, сэр. — Андреас позволил себе лишь едва заметный намек на разочарование.
— Кроме того, тебя, вполне возможно, скоро будет ждать другое поручение. Как скоро — зависит от состояния здоровья его величества.
— Есть мелкие шайки заговорщиков — и их немало, — которые намереваются воспользоваться неизбежным замешательством. Разумеется, мы уже внедрили к ним своих агентов, и особой опасности эти шайки не представляют. Тем не менее два–три хорошо рассчитанных исчезновения должны внушить им страх перед господом. — «Или перед Последним Герцогом, — мысленно добавил он. — Так даже лучше». — Позаботься, чтобы твои люди были наготове.
— Так точно, сэр.
— На этом все. Ступай.
Андреас тенью выскользнул из кабинета. Орланко окинул взглядом стопку донесений, поправил очки и снял скрепку с верхней пачки бумаг.
Никто не в состоянии был понять, насколько трудна его работа. Держа город в узде, герцог порой чувствовал, будто пытается усидеть на спине буйного жеребца. Да, обо всех мало–мальски важных событиях он узнавал даже раньше, чем они случались; да, стоило прошептать имя, и Андреас либо кто–то другой из когорты «Андреасов» затолкал бы его носителя в тюремную камеру, где тот и остался бы до конца своих дней. Однако же, трезво рассуждая, что в этом проку? На всех тюрем не хватит. Нет, задача Орланко была куда сложнее: добиться, чтобы люди возвели темницу в собственном сознании, создали ее из своих же страхов, сами себя в ней заперли и выбросили ключ. Герцог трудился над этой задачей много лет и, хотелось бы думать, добился недурных результатов. В том числе и благодаря «черным шинелям». Кто–то пропал без вести, чей–то труп всплыл в реке — все эти случаи лишь подливали масла в огонь. Страх населял любую тень зловещими фигурами в черном — при том что у герцога просто не было возможности содержать такую прорву агентов.
Заговоров Орланко не боялся. Ни один заговор не способен пережить разоблачения и казни, а уж в том и в другом герцогу не было равных. Однако он с давних пор научился чувствовать настроение города, как если бы тот являлся единым организмом. Порой — когда люди были сыты и счастливы — город пребывал в сонном благодушии, но едва наступали худые времена, этот гигантский зверь становился нервозен и раздражителен, от малейшего толчка ударялся в ярость или панику. И кончина монарха — именно такой случай.
Герцог чувствовал: что–то назревает. Город походил на пса, который глухо рычит, пока еще не решаясь напасть, — но скоро решится. Именно ему, Орланко, надлежало усмирить этого пса аппетитным куском сырого мяса или метким пинком под ребра. Чем именно, герцог еще не выбрал.
Зато когда король умрет, после того как уляжется смятение, он наконец заполучит то, о чем мечтал все эти годы. Монарха, покорного его воле.
«Она будет покорна. — Орланко мысленно усмехнулся. — Иначе…»
Часть первая
Глава первая
Расиния
В зеркальных залах королевского дворца в Онлее было темно и тихо. Не беззвучно, нет: бесчисленные лакеи, горничные, садовники, стражники, повара, грумы — все, кто обслуживал потребности громадного дворца, не могли прекратить движение ни на миг, как сердце не может перестать биться. Тем не менее двигались они осторожно, избегали громко топать по мраморным полам и переговаривались вполголоса, и лишь редкие свечи горели кое–где в гигантских канделябрах. Огромные занавеси и гобелены из черного бархата еще не были развешены повсюду, ибо король пока не испустил дух, однако их уже развернули, проветрили и обследовали, и они дожидались своего часа в десятках кладовых и чуланов.
В этом приглушенном сумраке отчетливый перестук, сопровождавший Расинию и ее спутников, был неуместен, как дикий жеребец в лавке стекольщика. Цок–цок–цок — чеканили твердые подошвы туфель на ногах принцессы, и вслед за этой дробью тяжело грохотали шаги трех солдат из Норелдрайского Серого полка, составлявших ее свиту. Шум загодя предупреждал о приближении процессии, и на всем пути ее встречали почтительные поклоны челяди, предусмотрительно расступавшейся к стенам. Крайне редко среди голубых ливрей дворцовой прислуги мелькала разодетая фигура придворного. Обыкновенно учтивость требовала задержаться и обменяться парой любезных слов с какой–либо сиятельной персоной, но при нынешних обстоятельствах все лишь приветственно склоняли головы и молча провожали ее взглядом. Можно было поклясться, что едва принцесса завернет за угол, о ней тут же примутся шепотом судачить — но к этому Расиния привыкла.
Путь в апартаменты короля на нижнем этаже проходил через широкую мраморную арку, украшенную фризом; на нем его величество Фарус VI победоносно сокрушал некоего закованного в броню супостата. Прадед Расинии был в Онлее поистине вездесущ. Он умер за несколько десятилетий до ее рождения, но его узкое лицо с остроконечной бородкой принцесса видела на бесчисленных портретах, барельефах и статуях так часто, что воспринимала его почти как живого родственника. И всегда подозревала, что Фарус, изображенный на фризе, не вполне схож с оригиналом. Воля скульптора наградила прадеда некоторым косоглазием, и вместо того, чтобы сосредоточить внимание на сокрушаемом
