бассейне. Однако же столетие назад вопрос о проливах был неотъемлемой составляющей целого комплекса более глобальных проблем, совокупно именовавшихся восточным вопросом[1]. В данном контексте европейские державы – главным образом Россия, Австро-Венгрия, Великобритания, Франция, а затем и Германия – стремились закрепить свое влияние на Османскую империю и контролируемый ею Балканский полуостров. Все эти государства жаждали поживиться добром «больного человека Европы» – как тогда именовали одряхлевшую Османскую империю, – полностью или частично взяв под контроль те или иные ее территории. Проливы же являлись тем средоточием, вокруг которого и разворачивались все перипетии восточного вопроса.
В исследованиях, посвященных внешней политике и истории Российской империи начала XX столетия, значение проливов до сих пор оставалось недооценено, а также истолковывалось превратно; в настоящей работе подробно изучается политика России в отношении Босфора и Дарданелл в тот переломный исторический момент. О коренной смене в отношении России к данному региону возвестило назначение министром иностранных дел в конце 1910 года Сергея Дмитриевича Сазонова. После столетия разного рода двухсторонних соглашений с Константинополем, посвященных защите российских интересов, в Петербурге решили, что настало время прибегнуть к многостороннему подходу в решении данного вопроса; подобно большинству своих предшественников на посту, Сазонов считал, что, покуда Россия недостаточно сильна, чтобы самолично навязать Турции свою волю, ради сохранения status quo проливов ей следует объединить усилия с великими европейскими державами. Он руководил внешней политикой России и во время Первой мировой войны, предвидя судьбоносные англо-франко-русские дипломатические обсуждения касательно будущего данного региона. Так, одним из важнейших его достижений явилось заключение весной 1915 года трехстороннего соглашения, согласно которому после победы Антанты над Центральными державами Российская империя получала в свое безраздельное владение бывшие турецкие проливы. Однако после отставки Сазонова в июле 1916 года русской дипломатии уже не суждено было вернуться к реализации соглашения, поскольку вскоре царский режим рухнул.
Как будет показано далее, Россия проводила последовательную политику в отношении проливов вплоть до заключения в марте-апреле 1915 года вышеупомянутых соглашений. Вся деятельность Сазонова в предвоенное время и в первые месяцы войны была сосредоточена как раз вокруг поддержания status quo Черноморских проливов. Россия выступала против влияния прочих государств, помимо турецкого и своего собственного, на важнейший морской путь. В то же время она никогда не позволяла своим интересам в регионе вмешиваться в политику сдерживания и противостояния немецкой экспансии. До сих пор существовало превратное понимание сути такой политики в широком контексте российского государства и общества – и, пожалуй, наиболее весомым фактором здесь являлась недооценка реального значения трехстороннего соглашения о проливах.
Хотя принято считать, что заключенные Сазоновым соглашения были его выдающейся победой и серьезнейшим достижением всей русской дипломатии, я утверждаю, что этот «триумф» обернулся величайшей трагедией, усложнившей военные усилия России и внесшей ощутимый вклад в крушение державы, на благо которой столь усердно трудился Сазонов. Его непрестанное стремление достичь назначенной цели, в то время как война обостряла внутренние нестроения в самой России, явно указывает на смену восприятия общественной сферы многими чиновниками и офицерами. Эти «государевы мужи» понимали, что власти придется прислушиваться к мнению общественности, возможно даже созвав новое правительство, подотчетное законодательному органу страны – Государственной думе. И когда депутаты с трибуны стали требовать добиться передачи России Черноморских проливов, Сазонов последовал их увещеваниям, хоть на тот момент и нес ответственность лишь перед царем. В силу этих причин Сазонов отверг идею заключения сепаратного мира с Османской империей, даже несмотря на то, что это могло бы решающим образом склонить чашу весов на сторону союзников в противостоянии Центральным державам. Именно эта решающая ошибка и является основой для всех дальнейших оценок роли Сазонова в российской и европейской истории и, следовательно, в целом геополитической системы, в которой он эту роль играл.
Когда в конце XVII столетия на московский престол взошел Петр I, Турция безраздельно владычествовала над всем Черным морем. Были еще слышны отголоски османского могущества, однако в последующие столетия черноморские границы империи неуклонно сдвигались. Петр мечтал о том, чтобы Россия закрепилась на Черном море, и к концу следующего столетия ее положение там было окончательно утверждено усилиями Екатерины II. В XIX веке – в особенности после разгрома Наполеона – баланс сил между Петербургом и Константинополем все больше склонялся в пользу России. Когда же балканские народы – греки, сербы, румыны, болгары и другие – стали активно восставать против турецкого правления, Россия быстро освоилась в роли покровителя славян и православных на турецких землях; весьма активно подпитывали общественный интерес к судьбам славянских народов, воспринимаемых в качестве братских, и идеологии славянофильства и панславизма[2]. Балканы для России оказались очагом напряженности не только из-за турок, но и из-за Австро-Венгрии, по мере ослабления Османской империи серьезно усиливавшей свое влияние на европейский Юго-Восток. И если в девяностые годы XIX столетия австро-русское противостояние постепенно затихло, то во многом с его новой вспышки на заре XX века и разгорелась Первая мировая война.
Важность Балкан для России состояла не только в поддержании собственного реноме и обеспечении безопасности на границах империи, но также и в том, что полуостров выступал естественным преддверием к турецким черноморским проливам. Именно контроль над проливами стал центральным направлением российской внешней политики начала нового столетия ввиду кратно возросшего стратегического и экономического значения региона на пороге Первой мировой войны.
С точки зрения военной стратегии ни русский, ни иностранный корабль не мог бы достичь южных границ Российской империи без прохода через турецкие проливы; проход же нетурецкого военного флота без санкции султана воспрещался целой серией международных соглашений, заключенных в течение XIX века. Данный режим обеспечивал безопасность южных границ России от нападения, за исключением случаев, когда Россия и Турция сами находились в состоянии войны[3]. Большую часть столетия Россия полагала, что главная угроза для нее исходит от Британской империи, стремящейся обезопасить каналы коммуникаций со своей индийской колонией через Средиземное море. Тем не менее уже Русско-японская война 1904–1905 годов с очевидностью показала, что невозможность прямого морского сообщения куда более мешала, чем помогала: Петербург оказался попросту не способен оперативно перебросить подкрепление из Черного моря в Тихоокеанский бассейн. Заключенная впоследствии в 1907 году Англо-русская конвенция[4] приглушила традиционные опасения России о возможном британском нападении, однако ситуация осложнялась общим технологическим прогрессом вкупе с возобновившимся интересом Турции к военно-морскому вооружению. Так, недавно изобретенные линкоры класса «дредноут» – более быстроходные, лучше вооруженные и бронированные, чем прежние военные корабли, – уже вскоре сделали необходимой полную модернизацию устаревших черноморских кораблей. Когда офицеры-реформисты, известные как «младотурки», пришли к власти в