Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87
первой половине X в., сопровождавшееся восстаниями подчиненных народов и ростом военной активности канглов (печенегов), по всей вероятности, явилось основной причиной упадка роменско-борщевской и салтово-маяцкой этнокультурных общностей и привело к значительному оттоку оседлого населения из лесостепных районов Днепровско-Донского междуречья в верховья Северского Донца и Дона, а также в Среднее Поволжье[12]. Вместе с тем о сохранении достаточно многочисленного алано-болгарского (салтовского) населения в лесостепном Подонцовье и в постхазарскую эпоху свидетельствует сообщение Ипатьевской летописи о «поимании» дружинами русских князей «ясских градов» во время похода сына Владимира Мономаха – Ярослава против половцев в 1116 г.[13]
Усиление древнерусского государства к концу X столетия вновь активизировало процессы хозяйственного освоения славянским земледельческим населением пограничных со Степью территорий, а расселение в XI–XII вв. ряда племен тюркоязычных кочевников в качестве военных федератов на южных границах Руси интенсифицировало процессы межэтнического взаимодействия.
Началом данному процессу послужило возведение киевским князем Владимиром Святославичем оборонительных линий на Десне, Остере, Трубеже, Суле и Стугне[14], появление которых в значительной степени способствовало возобновлению славянской земледельческой колонизации лесостепных районов Среднего Поднепровья[15].
Следует отметить, что население пограничных со Степью регионов Южной Руси уже на начальном этапе хозяйственного освоения данных территорий состояло из различных этнических групп как славянского, так и тюрко-аланского происхождения. Однако в результате кыпчакской (половецкой) экспансии в причерноморские степи, приведшей к массовой миграции печенежско-гузских племен в западном (Венгрия), юго-западном (Византийская империя, Болгария) и северном (Южная Русь) направлениях[16], происходит значительное увеличение численности тюркоязычного этнического элемента в районах южнорусского лесостепного пограничья. На протяжении XIXII вв. появляется несколько обширных территориальных анклавов с полиэтничным населением, несшим военную службу по охране густозаселенных земледельческих областей Киевского, Черниговского, Переяславского и Галицко-Волынского княжеств. К таким анклавам следует отнести районы киевского Поросья, черниговского Посеймья и Подонцовья, переяславского Посулья и галицко-волынского Побужья[17].
В летописных источниках тюркоязычное население указанных регионов известно под обобщающим названием «своих поганых» или «черных клобуков», включавших в себя родоплеменные объединения печенегов (канглов) и торков (гузов), вынужденных покинуть прежние кочевья под натиском новой волны номадов и расселиться на землях лесостепного порубежья южнорусских княжеств с условием несения пограничной службы. Характерно, что укрепленные стационарные населенные пункты «черных клобуков» зачастую располагались среди поселенческих комплексов славянского земледельческого населения, что естественным образом способствовало активизации этнокультурных и хозяйственно-экономических контактов. В частности, локализация древнерусских погребальных комплексов в непосредственной близости от кочевнических некрополей (а иногда и на общих могильниках) в Поросье, а также материальная культура населения районов лесостепного пограничья Чернигово-Северской земли и переяславского Посулья свидетельствует о теснейших контактах славянского населения с союзными кочевниками[18].
На протяжении длительного времени оценка русско-половецких контактов в отечественной исторической науке базировалась исключительно на сообщениях летописей и других древнерусских нарративных источников, дававших крайне субъективный образ степняков в контексте продолжительных военных конфликтов южнорусских княжеств с племенными объединениями половцев западной части Дешт-и-Кыпчака, а также библейской традиции изображения кочевых племен Востока как «безбожных» потомков Агари и Измаила[19]. Вместе с тем отношения полиэтничного населения пограничных со Степью регионов Южной Руси с половецкими родовыми общинами имели значительную вариативность, не позволяющую оценивать русско-половецкое взаимодействие исключительно с позиций военного противостояния.
В период, предшествующий монгольскому нашествию (конец XII – первая треть XIII в.), военная угроза со стороны западнокыпчакских племенных объединений для земледельческого населения районов южнорусского лесостепного пограничья становится незначительной. С конца XII столетия летописи не фиксируют сколько-нибудь значительных набегов со стороны днепровских и донских половцев на земли Южной Руси, за исключением участия отрядов наемных кочевников в междоусобных войнах русских князей[20]. К этому же времени относятся и сохранившиеся в источниках сообщения о совместных (русско-половецких) военных мероприятиях, направленных против экспансии в Северное Причерноморье третьих стран (Румского султаната, Монгольской империи)[21]. Прямым следствием снижения уровня военной конфронтации становится интенсификация экономических, политических и этнокультурных контактов южнорусских княжеств с половецкими племенными союзами, кочевавшими в степной зоне Днепровско-Донского и Днестровско-Днепровского водоразделов. Данный процесс сопровождался активным хозяйственным освоением лесостепных районов русско-половецкого пограничья как славянскими земледельческими общинами, так и отдельными группами западно-кыпчакских кочевников-скотоводов[22].
В результате монгольского нашествия и последовавшим за этим становлением административно-территориальной структуры Золотоордынского государства ряд регионов южнорусского лесостепного пограничья входят в состав ордынских улусов, продолжая оставаться зоной совместного хозяйственного использования как кочевым, так и оседлым населением.
В последнее время тема изучения специфики исторического развития отдельных пограничных регионов средневековой Руси привлекает все большее внимание российских и белорусских исследователей[23]. Вместе с тем отсутствие к настоящему времени работ, посвященных комплексному изучению истории регионов южнорусского лесостепного пограничья в ордынскую эпоху, обуславливает актуальность представляемого исследования.
Автор выражает глубокую признательность всем коллегам, благодаря помощи которых данная работа, родившись из первоначальной идеи, приобрела характер научной монографии. Прежде всего, хотелось бы выразить благодарность своему наставнику, д. и. н., профессору Николаю Александровичу Тропину. Также следует отметить то значительное влияние, которое своими замечаниями и конструктивной критикой оказали на качество исследования д. и. н. Юрий Васильевич Селезнев, д. и. н.
Илья Владимирович Зайцев и к. и. н. Денис Николаевич Маслюженко. Отдельные благодарности автор выражает к. и. н., руководителю Центра исследований Золотой Орды и татарских ханств Института истории им. Ш. Марджани АН РТ Ильнуру Мидхатовичу Миргалееву, а также к. и. н., ученому секретарю Болгарской исламской академии, заместителю руководителя Центра межрелигиозного диалога Тэймуру Рустэмовичу Галимову и Роману Хаутале Ph.D.
(история) за неоценимую помощь в редактуре, переводах и публикации работ по теме исследования.
Глава 1
История изучения вопроса, терминология и источники
§ 1.1. Терминологические аспекты исследования
Основной исследовательской проблемой представляемой работы является отсутствие к настоящему времени научно обоснованного термина «русско-ордынское пограничье», рассматриваемого в контексте «теории фронтира» и концепции «контактных зон». Данная проблема обусловлена как состоянием письменных источников, содержащих относительно скудную информацию по этому вопросу, так и устоявшимся в научной среде представлением о границе как о четкой демаркационной линии, разделяющей независимые друг от друга государства. В силу указанных обстоятельств большинство исследователей не обращали внимания на специфику формирования русско-ордынской пограничной зоны в административно-территориальной системе Монгольской империи и Улуса Джучи как государств имперского типа либо рассматривали историю регионов южнорусского Подстепья в контексте военного противостояния между русскими княжествами и Ордой.
Поднимая проблему «пограничной» терминологии, прежде всего следует отметить, что, несмотря на включение земель Северо-Восточной, Южной и Юго-Западной Руси в государственную систему Yeke Mongyol Ulus, большая часть русских княжеств сохранила административно-политическую автономию и территориальную структуру, что, в свою очередь, обусловило наличие внутри административных границ и пограничных
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87
