В построениях бригады Густава Адольфа господствуют те же фортификационные понятия, которые начали проникать в тактику с конца XVI столетия. Современик Хемниц с восторгом отмечает, что шведский боевой порядок вообще (а в частности, и бригада), подобно обыкновенно укрепленному фронту, имел обеспеченные фланги при всевозможных движениях неприятеля, причем все его части взаимно друг другом поддерживались, так что он представлял собой как бы подвижное укрепление.
Вступая в бой, мушкетеры вздваивали ряды и, таким образом, перестраивались из 6 в 3 шеренги; прикрывши весь фронт бригады, они открывали огонь залпами, причем первая шеренга стреляла с колена; при сближении же с противником, отдав последний залп, они отбегалии за пикинеров, которые бросались в атаку. Подобные действия соответствовали обороне. Кроме того, шведы усиливали свой фронт искусственными препятствиями или укреплениями, как, напр., при Вербене и Нюрнберге, или рогатинами (Schweinsfeder), как у английских стрелков XIV и XV столетий, которые мушкетеры носили вместо вилок и втыкали их в одну линию впереди фронта, наклонив острия к противнику, так что они представляли отличное препятствие для кавалерии. Густав Адольф пришел к необходимости введения рогатин в войнах в Польше, где он особенно чувствовал потребность защиты против превосходной и смелой кавалерии, посредством сильного огня и надлежащаго его прикрытия.
В Германии Густав Адольф действовал наступательно и потому рогатины здесь были неуместны, да и вообще бригада должна была действовать иначе. Действительно, при атаке мушкетеры оставались в шестишереножном строе на флангах пикинеров и стреляли по мере нужды, несколько выбегая вперед; перед самым же столкновением они перестраивались в 3 шеренги, делали по противнику один или несколько залпов, а затем скрывались за пикинеров, уступая им пространство, необходимое для того, чтобы ворваться в ряды неприятеля. Если сравнить боевое построение шведской бригады Густава Адольфа с испанской или немецкой бригадой предыдущей эпохи, с которыми он и столкнулся в армиях Тилли и Валленштейна, то на ее стороне окажутся те же преимущества, как и за нидерландским боевым порядком, видоизменением которого она и явилась, но была более соответственной, так как при сокращении дистанций и интервалов на известном участке позиции сосредоточивалось и больше огня, и больше пикинеров, не ослабляя в то же время подвижности всего боевого порядка. Впрочем, гибкость боевого порядка и идея резерва при построении нидерландского боевого порядка в три линии с большими между ними дистанциями достигались там лучше, чем в боевом порядке Густава Адольфа. Первый скорее был родоначальником глубокой тактики Наполеоновской эпохи, а боевой порядок Густава Адольфа – предвозвестником линейной тактики.
В сущности, тактика пехоты эпохи Густава Адольфа носит на себе как бы отпечаток упадка. И действительно, Тридцатилетняя война имеет значение прямо противоположное войнам начала XVI столетия. Последние доставили пехоте почетное место в армиях, Тридцатилетняя же война отодвинула ее на несколько ступеней назад. Причиною этому были следующие два главных обстоятельства.
В самом начале войны решительное вмешательство Максимилиана Баварского и сражение при Праге 8 ноября 1620 г., по-видимому, совершенно ее потушили, но только по-видимому, потому что тогда-то именно она действительно и началась. Способ, посредством которого эта война была снова воскрешена, определил раз и навсегда ее дальнейшее направление. Со стороны протестантов много лет сряду вели ее толпы искателей приключений, во главе которых стояли своего рода кондотьеры (граф Эрнст фон Мансфельдт и герцог Христиан Брауншвейгский), которые жили на счет войны и вели ее не столько из-за идеи протестантизма, сколько из-за наживы. Чтобы существовать, протестанские кондотьеры должны были овладевать городами или же грабить селения. При необходимости овладеть городом, чтобы утолить крайний голод находившимися там запасами, уже некогда было осаждать его по правилам искусства, а следовало нападать неожиданно, внезапно появляясь перед его стенами; при желании же довольствоваться средствами страны приходилось разбрасываться, овладевать значительною областью, так как в селениях жизненные припасы никогда не бывают сосредоточены в значительном количестве. Не очевидно ли поэтому, что у протестантских начальников пехота должна была потерять, а кавалерия приобрести значение? И действительно, они старались в составе своих армий иметь возможно больше кавалеристов. Если противники – преимущественно войска Католической лиги – не желали уступать им в подвижности, то должны были, в свою очередь, тоже стараться усилить свою кавалерию, к чему они на самом деле и стремились.
В равнинах Польши, где образовались войска Густава Адольфа, тоже чувствовалась потребность в сильной кавалерии, а так как приобретение там лошадей не представляло затруднений, то Густав Адольф и привел в составе своей армии значительные массы кавалерии. С другой стороны, вмешавшись в Тридцатилетнюю войну в то время, когда она уже продолжалась десять лет, шведский король не мог изменить ее характер, а, напротив, должен был подчиниться ему; он должен был против Тилли и Валленштейна действовать так, как и они, и подобно им, конечно, сформировал бы значительные массы кавалерии, если бы они уже не были в его руках готовыми. Во вторую половину его войны, после Брейтенфельдского сражения, он поневоле должен прекратить методическое наступление, ибо вынужден был удерживать за собой значительные пространства, отделяющие берег Немецкого моря от берегов Рейна и Изара, для чего нужна была опять-таки кавалерия.
Следовательно, вот другая причина, почему в войнах Густава Адольфа пехота не могла получить первенствующего значения.
Кавалерия, получившая во время Тридцатилетней войны, по вышеприведенным причинам, большое значение, начала завоевывать себе и значительное численное приращение. Уже в середине войны нормальным отношением считалось: 1 кавалерист на 2 человека пехоты или, по крайней мере, 1 кавалерист на 3 человека пехоты; часто в войсках находилось столько же кавалерии, сколько и пехоты, иногда же первой более, нежели последней[1].
Кавалерия западноевропейских армий состояла из кирасир, сменивших жандармов и драгун. Во Франции и в Испании были еще карабинеры, а в имперской армии, сверх того, венгерские гуссиры и кроаты. Кирасиры и карабинеры, причислявшиеся к тяжелой кавалерии, имели предохранительное снаряжение (последние более легкое) и были вооружены пиками, палашами и пистолетами; впоследствии пики были отчасти заменены карабинами. Драгуны, гусары и кроаты были снаряжены еще легче, чем карабинеры; главным оружием гусар была сабля.
