Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 40
Спустя два дня, накануне Мюнхенской конференции, Джонс опять написал Флекснеру, что за всеми разговорами и газетными публикациями, за всеми тревогами и отступлениями «стоит страх в сердцах министров в Лондоне и Париже». Небольшой по масштабам опыт испанских событий оказался достаточным, чтобы они стали опасаться за судьбу населения своих больших городов. Джонс отметил, что лорд Брэнд показал ему написанное неделей раньше письмо Линдберга, в котором «тот утверждает, что воздушная мощь Германии больше всех европейских стран, вместе взятых, и что ни мы, ни Франция не смогли бы помешать ей сравнять великие столицы с землей».
Еще четырьмя днями позже, 29 сентября, в день Мюнхена, Том Джонс вновь возвращается к этому предмету в третьем и более разоблачительном письме своему близкому другу. Он лично беседовал с Линдбергом, и этот разговор произвел на Джонса неизгладимое впечатление. «После моего разговора с Линдбергом в понедельник, – пишет он, – я присоединился к тем, кто добивается мира любой ценой, пусть даже унижений, ввиду нарисованной Линдбергом картины нашей относительной неготовности к войне в воздухе и на суше, а также его убеждения, что демократии будут уничтожены полностью и окончательно».
Далее он описывает, как Артур Солтер, один из руководителей либеральной партии и видный деятель Лиги Наций, пришел к выводу, что чехам следует сказать прямо: никакие возможные меры Англии не спасут их от уничтожения. Джонс также рассказывает, как изложил все, что узнал от авторитетных людей, Стэнли Болдуину, и внушил ему, что он «своим сегодняшним обращением к палате лордов, как первоначально было запланировано, мог бы спасти страну от войны». Болдуин стоял «за мир любой ценой». Затем Джонс позаимствовал одну из машин Асторов и послал Линдберга встретиться с Ллойд Джорджем в Черте, «чтобы тот мог из первых рук узнать мнение авиационного эксперта о наших шансах».
Для полноты картины Джонс написал четвертое письмо леди Григг, изложив в нем информацию, которой руководство вооруженных сил снабдило премьер-министра, как основу его позиции на мюнхенских переговорах. Военно-морской флот будет готов к войне через год; армия и военно-воздушные силы – к концу 1941 года. В отношении французов Джонс высказывал мнение, что «если бы был созван французский парламент, то не более десяти сенаторов проголосовали бы за войну. Если бы правительство покинуло Париж с началом бомбардировок, велики шансы на то, что в Париже было бы создано временное коммунистическое правительство. Французский крестьянин готов сражаться в обороне, но не наступать на линию Зигфрида».
Это были вовсе не единичные или экстремистские взгляды. Их разделяли штабисты военно-воздушных сил. Они были склонны поддержать мрачные пророчества Линдберга и политические выводы, которые на их основе сделало правительство Чемберлена. Шолто Дуглас, бывший в то время помощником начальника штаба ВВС, в мемуарах вспоминает свое отношение и реакцию своих коллег по службе. Они не могли понять «тех, кто хотел, чтобы мы пошли на риск войны с Германией во времена Мюнхена». Суровые факты, свидетельствовавшие о слабости военно-воздушных сил Великобритании, в сравнении с люфтваффе, вызывали у него «чувство постоянно усиливавшейся тревоги по мере продолжения политических переговоров в течение тех недель лета 1938 года». Он был убежден, что Англия и особенно Лондон «были открыты для ужасных и, возможно, гибельных ударов со стороны немецких военно-воздушных сил». Находясь в отчаянном настроении, он высказал свои взгляды Сирилу Ньюоллу, своему шефу, который разрешил ему изложить их перед штабом ВВС. Они легли в основу оценки, подготовленной для министра, сэра Кингсли Вуда, который в свою очередь передал документ кабинету. «Имея в виду эту важную информацию, Чемберлен должен был выбрать линию поведения для себя в мучительных переговорах, которые закончились в Мюнхене», – напоминает нам Шолто Дуглас.
Болдуин, Линдберг и штаб ВВС – это было тяжелое бремя, с которым Чемберлен ехал в Мюнхен. Они внушили ему то, что он и ожидал от них услышать: первую из легенд – более высокая подготовленность Германии к войне на суше и в воздухе.
Более того, кульминацией серии докладов, подготовленных британскими начальниками штабов для комитета имперской обороны, стал тезис о неготовности Англии к войне. Ее вооруженным силам и промышленности требуется больше времени для перевооружения, а французы не готовы вести наступательные операции против Германии ни на суше, ни в воздухе.
Французы также получили обращение Линдберга. Командующий военно-воздушными силами генерал Вюймен был ошеломлен информацией Линдберга. Он сообщил своему премьер-министру Даладье накануне его отъезда на конференцию в Мюнхен, что после первых дней войны Франция останется без военно-воздушных сил. В Мюнхене представитель Геринга генерал Боденшатц отвел в сторону помощника французского военно-воздушного атташе Поля Стелена (который был также агентом Deuxième Bureau) и сказал ему, что военно-воздушные силы Германии готовы нанести молниеносный удар (ему нравилось это слово) по Чехословакии. У чешских границ сосредоточены две тысячи боевых самолетов. Они уже много недель готовятся к операции. Бомбы подвешены. Цели определены. Экипажи отработали каждую деталь операции. Немцы готовы принять и возместить до пятидесяти процентов потерь, но все поставленные цели будут уничтожены.
Стелен передал уверенность Боденшатца французской делегации и после мюнхенского соглашения отметил, что немецкой авиации не нужно было даже вступать в бой. Было достаточно простой угрозы, чтобы держать Европу в состоянии мучительного беспокойства, что, можно сказать, явилось решающим фактором в дипломатических победах Германии. Эта угроза позволяла Германии осуществлять захваты, не прибегая к войне. Немцы не без оснований были довольны люфтваффе, как инструментом своей политики.
В это время нацистских руководителей занимали совсем другие проблемы. Они не думали о бомбардировке Лондона или Парижа. Им надо было предотвратить катастрофу ближе к дому. Высшее руководство вооруженных сил разделилось, и часть его проявляла открытую нелояльность к Гитлеру. Одни планировали арест и свержение Гитлера, другие стремились получить гарантии, что Германия не окажется вовлеченной в войну ни с Францией, ни с Англией. Донесение об обстановке, данное начальником штаба оперативного руководства Верховного командования вермахта генералом Йодлем на Нюрнбергском процессе, следует сравнить с более ранней оценкой англичан и французов. 4 июня 1946 года адвокат Йодля доктор Экснер спросил своего подзащитного, верил ли он, что конфликт Германии с Чехословакией мог быть локализован.
Йодль ответил, что был убежден в этом. «Я не мог себе представить, – сказал он, – чтобы фюрер, учитывая положение, в котором мы находились, вступил в конфликт с Англией и Францией, который привел бы нас к немедленному краху».
Он обсудил этот вопрос с генералом Штюльпнагелем 8 сентября 1938 года, когда тот явился к Йодлю, обеспокоенный тем, что Гитлер может отойти от первоначально намеченной позиции и позволит себе втянуться в военные действия, несмотря на угрозу французской интервенции. Йодль разделял опасения Штюльпнагеля. Его беспокоила слабость немецкой позиции. «Не могло быть и речи, – заявил Йодль на процессе, – о том, чтобы удержаться против сотни французских дивизий, имея только пять боевых и семь резервных дивизий на западных оборонительных сооружениях, которые являли собой не что иное, как огромную строительную площадку. С военной точки зрения это было невозможно», – добавил он.
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 40
