что учебные планы. И возможность лишить преподавателей премии.
— Мы обе знаем, что в твоем случае он просто придирается, Джин! — вполголоса продолжила я разговор. — Ты лучшее, что происходило с этой библиотекой за последние три сотни лет! И не спорь!
— О, даже не собиралась, — дерзко улыбнулась она, но нежный персиковый румянец уже окрасил ее щеки, выдавая с головой, насколько Джин приятны мои слова. — Можешь хвалить меня, сколько пожелаешь.
Подруга всегда до смешного легко смущается, а с ее тонкой светлой кожей это тут же становится видно окружающим. Джин классическая блондинка — голубые глаза, точеный носик, пшеничные локоны и пухлые алые губы. Румянец на щеках лишь добавляет ей очарования, хотя сложно представить, чтобы она была еще более очаровательной. А главное, при всех своих внешних достоинствах у нее вдобавок очень добродушный характер.
— Джин, ты просто цены себе не знаешь, иначе уже давным-давно сбежала бы из академии.
— Неужели? — лукаво интересуется она. — Отчего же ты не сбежала? Уж ты-то цену себе знаешь, Мередит.
— Как ты осмелилась подумать, что я смогу оставить подрастающие поколения без пристойного магического образования? — картинно возмутилась я. — А если серьезно, ты же знаешь, что мне нравится моя работа. Она практически идеальна, если, конечно, не принимать во внимание учебные планы, длиннющие педсоветы и.. ну, сама знаешь кого, — скривилась я.
Ну правда, у меня чудесная работа: наша академия — чудесное образовательное учреждение. Прекрасный книжный фонд, неплохие лаборатории. Теперь прибавьте к этому факт, что до работы я добираюсь максимум за две с половиной минуты. Ну, это если по прямой. Если по лестнице, то дольше. А еще коллектив хороший. В общем, не работа, а рай. Ну, почти. Так уж сложилось исторически, что каждой бочке мёда полагается своя ложка дёгтя. У моей ложки есть конкретное имя — Бриар Корвус, с недавнего времени занимающий должность ректора академии.
Не знаю, может быть, где-то в глубине души он просто прелесть, а по выходным вообще подкармливает бездомных щенков и переводит старушек через дорогу.. Я же знакома только с одной его стороной и, признаться, она не располагает к более близкому знакомству. Корвус — смесь каменной статуи и свода должностных обязанностей. Он не просто холоден.. Такое чувство, будто он заледенел много лет назад, но так об этом и не узнал, поскольку в уставе Академии о самоанализе ни слова не написано.Мерзкий противный тип. Настолько вредный, что ему давно уже пора молоко за вредность выдавать. А если не поможет, то молоко с беладонной или наперстянкой. Впрочем, такому человеку даже яды не страшны, выплюнет и дальше пойдет.
Глава 2.
— Донна Маккой, вы опоздали на три целых и пять десятых минуты.
Кого-то другого подобные интонации приморозили бы к месту, но я за свою жизнь успела привыкнуть и к обращению похуже, так что, послав ректору сияющую улыбку — его подобное ужасно раздражает и мне об этом прекрасно известно — прошмыгнула на свободное место и приготовилась делать увлеченный вид. Еще бы, ведь сухой голос ректора, вещающий что-то о цифрах и процентах это прекрасный способ провести вечер. Впрочем, не я одна недолюбливаю педсоветы.
Иногда мне кажется, что преподаватели это те же студенты, просто чуть больше морщин. Ну, сами посудите, профессор Гоббс втихаря изучает газетный лист с результатами вчерашнего забега буньипов, размышляя, на кого бы поставить в следующий раз. Или, к примеру, профессор Остерандо: со стороны может показаться, что он внимательнейшим образом слушает, что же изволит сказать ректор Корвус. И взгляд такой осмысленный, и кивает всегда к месту. Но нет, почтенный профессор вяжет под столом шарф для приболевшей цикламены застенчивой. Он и сел специально в уголок, чтобы загородиться коллегами от пронзительного взгляда льдисто-серых глаза Корвуса. А вот профессор Мирскен мечтательно поглядывает то в окно, то на часы. Явно мечтает сбежать поскорее в объятия своих зубастых тварей. И дон Крашер, сцеживающий зевок в кулак. Пожалуй, одна только Джин внимает каждому слову ректора, хотя и по ней видно, насколько она устала уже от всего этого.
В общем, почтенный преподавательский состав на поверку оказывается не таким уж почтенным. С другой стороны, сгонять нас сюда, в душный кабинет, три раза в неделю, по меньшей мере бесчеловечно со стороны Корвуса. И почему нельзя проводить педсоветы где-нибудь на свежем воздухе?
— Донна Маккой, что вы об этом думаете? — вырвал меня из размышлений голос ректора.
Рассеянно заморгав, я уставилась на него. Знать бы еще, о чем именно он говорил. Ох, иногда я действительно ничем не лучше собственных студентов. Немигающий взгляд льдисто-серых глаз ректора не отрывался от меня. Скульптурно вылепленные губы сжаты, лохматые черные брови нахмурены, длинные паучьи пальцы готовы вцепиться мне в шею, едва лишь с уст сорвется неверный ответ.
В голове проносится мысль, что если меня однажды вдруг уволят, вполне можно идти в писательство и строчить романы об убийствах и тайнах. Ну а пока у меня есть лишь один вариант:
— Совершенно согласна с вами, ректор Кровус, — откуда-то сбоку послышался смешок, тут же замаскированный под приступ кашля. Ну а что я могу сделать, кровососущее он и есть! Даже мое подсознание с этим согласно, а с подсознанием не поспоришь. — То есть ректор Корвус.
— Замечательно, значит, профессор Маккой и профессор Гоббс будут ответственны за порядок во время Зимнего бала. Я ожидаю, что поведение студентов не бросит пятно на многовековую репутацию Магической Академии, — напоследок прибавил он.
Серьезно? На дворе сентябрь, а мы уже планируем Зимний бал?! Да и еще и меня назначил ответственной. Знает же, что половина студентов перепьется и начнет творить безумства, а оставшейся половине для этого даже алкоголь не нужен. И во всю эту пучину разврата он бросает меня и пожилого тихого профессора Гоббса. Эх, ну что за человек! Я ведь даже не собиралась идти на этот бал.
— Дон Корвус, боюсь, что я не смогу, — твердо возразила я.
— А вы не бойтесь, профессор Маккой, — с насмешливой улыбкой посоветовал ректор. — Вы ведь лицо современной педагогики, вам ли бояться?
— Дело в том, что как раз в последний день перед каникулами я уезжаю, так что меня и моего лица на балу
