умножавшая силы. Маяк, светивший ему с самой комсомольской юности.
Мечта твоя, Маташ, сбылась. Сбылась потому, что ты шел к светившему тебе маяку нелегкой дорогой, не сворачивая ни в ту, ни в другую сторону, не обходя препятствий. Ты оставил о себе добрую память у многих и многих людей. Тебя помнят не только сверстники, с которыми ты учился в семилетке и совпартшколе, восстанавливал грозненские нефтепромыслы, ходил в засады против бандитов. Ты остался в памяти артиллеристов, с которыми провел три года курсантской жизни. Никогда не забудут тебя и танкисты, которых ты готовил к тяжелым испытаниям войны, а затем водил в бой под Перемышлем и Буском, под Бродами и Дубно, под Харьковом и Сталинградом.
Тебя чтут не только сыновья, племянники и племянницы, все близкие и родные тебе люди, но и те, кому не довелось встретиться с тобой, видеть тебя. Одна из улиц Грозного носит имя Маташа Мазаева. Многие пионеры города с гордостью называют себя мазаевцами.
Песни, созданные твоими земляками о тебе, о твоих ратных подвигах, звучат не только над Тереком и Сунжей, но и над всей Советской Родиной, которую ты по-сыновьи любил и за которую отдал жизнь без колебаний.
Пора, давно пора, Маташ, рассказать о том, каким ты был, каким остался в памяти людей, которые тебя хорошо знали.
Р. БЕЛЕВИТНЕВ.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Бортовой «газик», гремя железными бочками с бензином, бежит по широкому проселку. Белесая пыль, перемолотая гусеницами прошедших здесь танков вырывается из-под колес, разрастается огромным шлейфом и, как непроницаемая стена, закрывает все что остается позади. Впереди же горизонт чист и прозрачен. Справа переливается под солнцем стерня недавно сжатого поля, а слева вплотную примыкает к серой дороге темно-зеленая свекловичная плантация. За ней, на отлете, промелькнула небольшая рощица, кое-где уже тронутая золотом наступающей осени.
То ли от пестрой картины раннего осеннего увядания, то ли от сильной тряски и непривычного грохота бочек в кузове в душу вползает какая-то неясная тревога. Нет, кажется, тревожит меня что-то иное, более значительное, чем пожелтевшие ветки берез или грохот бочек в кузове.
На Западе полыхала война. Гитлеровские орды шли по польской земле, быстро приближались к нашей границе. Здесь, по дороге, вспомнилось, как позавчера на вокзале в Киеве расставался с друзьями по училищу, расставался, быть может, навсегда… А что ждет впереди? Каких людей встречу в разведроте, куда меня направляют «для дальнейшего прохождения службы»? Как сложатся взаимоотношения с ними, прежде всего с командиром роты? Начальник политотдела, вручая предписание, сказал, что мне «чертовски повезло».
— Прямо из училища идете в «академию Мазаева», — улыбнулся он. В этих словах, еще загадочных для меня, но согретых светлой и теплой улыбкой, я уловил нечто большее, чем доброе расположение начальника политотдела к командиру роты, с которым мне предстоит теперь работать. — Да-да, в «академию Мазаева», — продолжал он. — Так называют вторую разведроту. Разумеется, в шутку. Но в каждой шутке, как известно, есть доля правды. Об одном хочу предупредить. Старший лейтенант Мазаев у нас первый кандидат на повышение. Надолго в роте мы его не оставим. Значит, постарайтесь перенять от него все, что успеете. Это, уверен, весьма пригодится вам в дальнейшем.
Наставление начальника политотдела и радовало и в еще большей степени озадачивало. Безусловно, работать рядом с опытным командиром будет легче. Зато стать вровень с ним мне, начинающему политработнику, будет ох как нелегко, а то и вовсе не удастся… Бывает ведь и такое… Разве об этом мечталось, когда отказывался идти работать в газету? Может быть, поспешил? Конечно, в редакции скорее бы нашел себя. Как-никак, некоторый опыт газетчика у меня был. А вот политруком роты предстоит работать впервые. Да еще не в обычной роте, а в какой-то «академии Мазаева». Интересно, что это за «академия»?..
Размышляя обо всем этом, я не заметил, как «газик» перевалил через бугор. Взору открылось с одной стороны дороги большое украинское село с белыми хатками, разбросанными по берегам тихой речки, с огородами и яблоневыми садами, а с другой — обширная луговина, местами поросшая кустарником и мелколесьем. Здесь, в нескольких километрах от границы, сосредоточились батальоны 26-й легкотанковой бригады.
Воентехник, ехавший со мной в кабине, остановил машину и, став на подножку, указал, как пройти в 229-й разведывательный батальон, который, оказалось, располагался вблизи дороги. Через несколько минут я докладывал комиссару о своем прибытии на новое место службы.
Старший политрук Середа сам повел меня в роту. По пути он почти слово в слово повторил то, что говорил вчера при вручении предписания начальник политотдела про «мазаевскую академию», добавив при этом:
— Вторая рота — самая большая в нашем батальоне. Пять взводов. Двадцать две бронемашины и десять мотоциклов. Сила! Тем более в руках такого командира, как старший лейтенант Мазаев.
— Опять Мазаев… Как приехал вчера в Староконстантинов, так только и слышу: Мазаев, Мазаев… Хоть бы скорей увидеть его. Каков он из себя?
Однако командира роты мы не застали на месте. Комиссар батальона распорядился разыскать его, а тем временем потащил меня к подлеску, где стояли бронемашины и мотоциклы, упрятанные под ветвями деревьев.
Вначале мы натолкнулись на легкие броневики, какие доводилось видеть в кинофильмах о гражданской войне. По сравнению с мощными трехбашенными танками «Т-28», с которыми я имел дело в начале своей военной службы, они показались мне малютками. Видимо, чем-то я выдал свое разочарование, и комиссар, не задерживаясь у этих малюток, увлек меня дальше.
— Таких машин в роте осталось мало. Всего пять штук, — ронял он на ходу, оборачиваясь не то ко мне, не то к броневикам. — Остальные семнадцать — новенькие. Вот посмотрите.
В кустах стоял броневик, вдвое больше того, что мы уже видели: сильно вытянутый в длину бронированный корпус, круглая башня, точно такая же, какие стоят на легких танках. Пушка спарена с пулеметом. Второй пулемет закреплен в шаровой установке, вмонтированной в лобовую броню.
Когда мы с комиссаром стояли у этого внушительного броневика, к нам стремительно подошел старший лейтенант и, привычно вскинув правую руку к пилотке, доложил с еле уловимым кавказским акцентом:
— Товарищ комиссар батальона! Командир второй роты старший лейтенант Мазаев по вашему вызову прибыл.
— Знакомьтесь, товарищ Мазаев, с новым политруком вашей роты, — сказал Середа. — Надеюсь, сработаетесь.
Комиссар тут же ушел: вызывали в политотдел. Мы остались с Мазаевым одни. Он все еще держал мою руку в своей большой и крепкой руке. «Так вот он какой, этот старший лейтенант Мазаев», — думал я, глядя на ротного. Смуглое,
