— Эммет, сядь, кому сказала! Так некультурно себя вести.
Мальчик нехотя слушается и уходит из поля моего зрения.
Похлопав глазами, вижу над собой светлый потолок и кусочек светло-светло серой стены. Непривычно видеть такие светлые помещения. Кажется, я привыкла к другому.
Ещё одно невыносимое усилие, от которого голова кругом и звёздочки перед глазами — и я сажусь. Проморгавшись, понимаю, что укрыта по пояс легчайшим одеялом ужасно непрактичного белого цвета.
Зато потом обнаруживаю, что на мне ночная рубашка с воротом под горло и длинными свободными рукавами… совершенно невообразимого ярко-зелёного травяного оттенка со здоровенными фиолетовыми цветами тут и там. Поднимаю руки, разглядываю одежду в полном шоке.
— Нравится? Я сам тебе наколдовал.
— Эммет!! В последний раз говорю! Посиди смирно, не то вылетишь отсюда, как пробка. — Строгий голос женщины тут же смягчается, когда она обращается ко мне. — Милая, простите — сын делает успехи в бытовой магии и в последнее время экспериментирует к месту и не к месту. Мы с сестрой вас переодели. Ваше украшение при вас, не бойтесь! Одежду отдали в стирку, но если захотите, вернём. Хотя я бы на вашем месте не стала.
Моя рука невольно поднимается вверх и я нащупываю под тканью на груди округлый камень на цепочке. Его присутствие почему-то успокаивает, хотя по-прежнему не получается вспомнить, почему.
Поворачиваю голову, чтобы увидеть незнакомку — и чуть снова не теряю сознание от слабости.
— Так, все разговоры потом. Я поразилась, когда вас переодевала — кожа да кости! Вы вся просвечиваете насквозь. Налицо недоедание и малокровие. Что с вами произошло?
— Я… не знаю.
Голос хриплый и почти не слушается.
Прямо перед собой вижу круглый столик полированного дерева, придвинутый к моей постели. На нём — прозрачный бокал на тонкой ножке. В нём вода. Скорее хватаю его и осушаю до дна. Как же хорошо!
— Эммет, дай нашей гостье ещё.
Бокал прямо в моих руках наполняется снова.
Не успеваю поблагодарить, такую сильную жажду испытываю.
После четвертой порции у меня наконец-то хватает силы воли поставить его на стол. Вот теперь в голове чуть-чуть проясняется и рассеивается туман перед глазами.
Женщина, которая сидит на простом деревянном стуле рядом с моей постелью, удивительно красивая. Тёмные, чуть собранные у висков локоны до плеч аккуратными волнами, прямой и умный взгляд, свежее лицо… даже странно, что в таком молодом возрасте у неё уже такой большой сынишка.
Потом опускаю глаза, и в смущении замечаю, как натянуто тёмно-синее платье на животе. Кажется, у Эммета скоро появится братик или сестричка.
— Вы наверняка голодны, — участливо замечает женщина, терпеливо дождавшись, пока я её рассмотрю.
— Я сейчас! — встрепенулся мальчик.
На столике передо мной, так что я аж вздрогнула, из ничего возникло овальное серебряное блюдо, заставленное чем-то, похожим на яркие пышные цветы. Но от них донёсся такой удушающе-приторный сладкий аромат, что у меня скрутило желудок. Я сжалась и поморщилась.
— Эммет, ну ты что! Какие пирожные! Куриный бульон и точка.
Мальчик надулся, пробормотал что-то вроде «я хотел как лучше», но всё же «цветы» сменила глубокая тарелка с прозрачным, чуточку зеленоватым отваром, в котором плавали крохотные кусочки теста и какие-то овощи.
Следующие полчаса были самыми прекрасными в моей жизни. Ну, из того, что я помнила, по крайней мере.
Женщина, одобрительно улыбаясь, смотрела на то, как я ем, как едва сдерживаюсь, чтобы не застонать от наслаждения, как прикрываю глаза и счастливо вздыхаю между ложками. И украдкой советовала сыну брать пример с меня. Правда, больше трёх тарелок мне запретили, чтоб не стало плохо.
И только дождавшись, когда я поем и бессильно откинусь обратно на подушки в блаженной дремоте, она осторожно спросила:
— Как вас зовут?
Я долго молчала.
— Не помню. Простите.
— Хм. А… откуда пришли к нам?
У меня в носу защипало, и я так и не смогла ответить.
— Понятно. Я почему-то не удивлена. Ну ничего, у меня есть одна идея, как тебе помочь! Эммет, сходи позови своего дядю.
Когда мальчишка выскочил за дверь, женщина сказала, что её зовут леди Эмма Эрвингейр и она рада приветствовать меня в Замке стальной розы. И что её муж и старшие дети сейчас в разъездах, но скоро вернутся, а пока ей очень приятно, что будет с кем скоротать время…
Я подумала — надо же. У такой юной женщины и столько детей… Ещё и подростки — как она справляется?…
Но потом что-то в словах её показалось мучительно знакомым. Такое, царапающее душу, как заноза, которую не можешь вытащить, потому что не понимаешь, где она.
Я резко села и снова посмотрела на хозяйку этого места. В солнечном сплетении стало жарко.
Хриплый грай.
Чёрный ворон пикирует откуда-то с высоты, где он прятался всё это время и приглядывал за мной, очевидно. Пикирует прямо на столик, едва не развалив его. Распахивает рваные, будто одетые в лохмотья крылья, словно закрывая собой свою госпожу от угрозы. Неужели угроза — это я?
2.2
— Тише, тише, Гран! Девочка не опасна. Перестань! Замок сам её впустил.
Но ворон не успокаивается. Разевает стальной клюв и смотрит на меня чёрными глазами, склонив такую же угольно-чёрную голову, Моё сердце бешено бьётся, и я вся сжимаюсь в комок.
— Гран, фу! Мам, а давай сами ей придумаем имя, раз она не помнит? — мальчик входит в комнату и невозмутимо берёт птицу в руки, сажает на плечо. Ворон тут же успокаивается. — Анарин подойдёт.
— «Пугливый свет…» — шепчу невольно.
Мать и сын переглядываются.
— Она знает эллерийский, — кивает мальчик. Мама украдкой его одёргивает. — Ты позвал дядю Гордона?
— Идёт уже.
Ворон на плече ребёнка не хочет сидеть смирно, переступает когтистыми лапами, так что тот морщится.
— Ма, что с Граном?
— Решил поиграть в цепного пса. Наверное, у него обострение, потому что папы нет дома. Подержи-ка его, а я ему кое-что покажу, чтоб успокоился!
Мальчик бесцеремонно стаскивает птицу с плеча, даже не обращая внимания на острый стальной клюв, сердито раскрытый, и прижимает к груди волнующуюся птицу.
У мне становится вдруг тревожно.
Я ничего не знаю о себе.
Вдруг я и правда опасна для этих добрых людей? Для этой чудесной семьи, приютившей меня. Может, птица видит что-то, чего не видят люди? Раз появившись, это гадостное ощущение больше не хочет меня отпускать.
