в 0,01 поколении, глядят на такую житуху, и сразу говорят, фыркая в сторону «Дере-евня!».
Останавливаюсь у местного сельмага. В течение получаса подтягивается местное население. Первыми поспевают мужики испитые, небритые.
– Вдохновенье-то? Ох, вдохновенья того самого у нас здесь навалом, больше, чем за колхозной конюшней оттаивает по весне. Да!.. Вот, к примеру, Петро-то наш горючего для этого самого вдохновенья столько черпает у Марфуши-частушечницы из заначки, что под полом-от… В пятницу начинает черпать, что и к вечеру воскресного дня до дна вычерпать не может – всё черпает и черпает. Значит, малость в процессе подустанет, выйдет отдохнуть под окна, обязательно с гармошкой, как начнёт горланить… Мама, не горюй! Семёновна-то частушечница наша… Кхек! Бывалая ведь в таких делах столько горюшка за него хлопнула. О-ой! Дом-то её напротив…
Договариваюсь с ними заранее насчёт картошки и мяса.
– Как считаться будем, мужики? Деньгами или товар какой привезти? – спрашиваю.
– Ты это… водки, спирту вези побольше главное – а там сочтёмся как-нибудь, – и так большинство.
Еду обратно. Грустно на душе от разговоров с бабами, мужиками. Не хочется мне водку везти – требуют! Кругом нещадная разруха, безработица, безденежье, беспросветное пьянство. Кто поумнее да поживее – выехали в города, оставшаяся молодёжь спивается. Деревня, на которой всегда держалась Русь, вымирает. Сельское хозяйство приходит в упадок и запустение. Во время Великой Отечественной войны из 10 солдат 8 были из деревни. А сейчас там и жить то некому. Еду по старой дороге, а по обочинам только покосившиеся деревянные струпья домов с зияющими тёмными оконцами обречённо кивают мне. Раньше глаз не мог оторваться от засеянных богатых культурами полей, огромных пастбищ с вольно гуляющим скотом – теперь всюду бурьян, осинник и мусорный борщевик. Раньше Россия кормила мир хлебом, теперь мы, крупнейшее по пахотным территориям государство, покупаем сельскохозяйственные продукты за рубежом. Стыд для аграрной в прошлом державы!
Публицист девятнадцатого столетия А. Энгельгардт пишет в «Письмах из деревни»: «Начитавшись в газетах о необыкновенном развитии у нас пьянства, я был удивлён тою трезвостью, которую увидел в наших деревнях. Всё, что пишется в газетах о непомерном пьянстве, пишется корреспондентами, преимущественно чиновниками из городов».
Что бы сказал известный публицист, оказавшись в современной деревне? Раньше писали о деревнях неправду, а теперь и правду-то писать ужасно. Без крепкой деревни не будет сельского хозяйства, а значит, сильной России. Подрубив корни, убивают дерево. Иначе не свалить столетний дуб.
Приготовления к похоронам
С раннего утра Алёна Алексеевна была уже на ногах. С вечера её ожидало много дел, мелочных и хлопотных. Расчесав волосы, собрав их в пучок, она вышла в кухню и села за стол у окна. Облокотившись на него, упёрлась кулаком в щёку, устремила озабоченный взгляд в окно, которое выходило в огород. Похоже, было ещё очень рано. Луна, освещавшая ночь, ушла, уступив место предрассветным сумеркам. Во мгле за окном она рассмотрела неясные очертания соседского забора, чуть подальше сарай и жилой дом, за которым на горизонте еле-еле угадывалась полосочка зарницы.
Она перевела взгляд на оконное стекло, долго глядела на него, пока не поняла, что смотрит на собственное отражение. Было видно лишь очертания лица …
Думать о предстоящих похоронах не хотелось. За передней, в комнатке лежало тело мёртвой старухи. В другой комнате спала наплакавшаяся за ночь дочь Олька.
Вдруг на улице хлопнула калитка. В будке под крыльцом гавкнул старый пёс больше по привычке и замолчал. Шаги и шорох в сенях. «Похоже, Розка идёт», – мелькнуло у Алёны в голове.
Открылась входная дверь, и в избу шагнули валенки, показалась голова, закутавшаяся в пуховый платок.
– Здравствуй, Алесеевна!
– И тебе, здорово, Роза.
Неповоротливое пальто подошло поближе и оперлось руками о косяк. Поправив шаль на голове, запыхавшаяся Роза выставила на свет своё постаревшее лицо.
– Встала-то я спозаранку, глядь в окно, вижу, и ты не спишь, раз уж свет-от в кухоньке горит. Думаю, дай-ка схожу до Алесеевны, спрошу, можа чё стряслося, а? – Розка перевела дыхание, видно, шла быстро, запыхалась. – Давеча-то я видела с вечера-то, «Скорая» к тебе приезжала. С Николавной чё-то не лады, али чё?
– Садись, Роза, коль пришла, чего стоять-то в дверях.
– Да я же так спросить – только и всё…
– Да садись ты, Розка, в самом деле! – устало произнесла Алёна.
– Да я же так, ничего, только узнать…– Роза всё-таки сдвинулась с места, подошла к лавке. – Почто «Скорая»-то давеча приезжала?
Вопрос застыл в воздухе, щелчками тикал будильник в кухонном шкафу. Роза, уставившись на Алёну, ожидала ответа. Установилось глупое молчание. Наконец Алёна оторвала взгляд от окна, повернула голову к Розке и со странным спокойствием произнесла:
– Умерла Николаевна …ночью.
– Как это… – Розкино лицо застыло в удивлении и растерянности. Она привстала и снова плюхнулась на скамейку у печки, какое-то время сидела, не шевелясь с тем же выражением лица, хлопала глазами, смотрела на Алёну.
– О-ой! Как же так-от, беда-то кака-ая! – запричитала Розка, очнувшись от отупения. Её старый дребезжащий голос крепнул с каждой минутой, разливался по всей кухоньке. Он как будто заглядывал во все проёмы и двери и возвращался обратно, отражаясь от стен и углов.
Алёна Алексеевна также молча, не переводя взгляда, не меняя выражения лица, смотрела на неё и думала: «Хорошая плакальщица на похоронах из тебя выйдет, Розка. Воешь ты и впрямь натурально. Если бы я не знала тебя хорошенько, так поверила точно, что ты это искренне».
– Да хватит выть-то тебе, Роза! – Алёна выпрямилась, приладила волосы. – Тише, там Олька спит, полночи не спала.
Это был словно сигнал для Розы. Она соскочила с лавки и быстрыми шагами подошла к Алёне, гладила её по голове, целовала, прижимала к груди.
– Горе-то какое, горе, горе, горе! О-ой! – Розка перешла на истерический шёпот: – Как же вы теперь, сиротинушки, как же вы теперь, доченьки мои. Совсем сиротами остались.
Алёна попыталась высвободиться из её объятий и поцелуев, поняла, что это бесполезно. Сил никаких не было, Роза отбирала последние.
Наконец бабка освободила Алёну, чуть отодвинулась.
– Где покойница-то?– Роза посмотрела в сторону комнаты, где в последнее время безвыходно жила Надежда Николаевна. – Там, али где? ну, я пойду гляну, посмотрю на бедную Николавну.
Алёна молча кивнула. Розка, расстегнув пальто, распустив шаль, пошла тихонько в комнату. Алёна смотрела ей вслед, пока занавески на дверях, качнувшись, не скрыли Розу полностью. В комнате послышалось сдержанное причитание.
Алёна встала из-за стола, подошла к шкафчику. Мельком взглянув на часы, открыла дверцу и достала початую бутылку с самогоном, два стакана.
Поставила всё на стол,
