которые не хотели иметь со мной, странным сиротой, ничего общего. И на орехи у меня аллергия.
После смерти мамы, которую я совсем не помню, так как она умерла, когда я был младенцем, заботиться обо мне стал папин брат — дядя Слава. Хотя, заботиться — это сильно сказано. Лет до пяти он худо-бедно вырастил меня, а после этого дяде Славе было плевать на меня. Он увлекся алкоголем, и не обращал на меня внимания, так что я был полностью предоставлен самому себе.
Местные дети, которых было в нашей деревне всего ничего, встретили меня негативно. Им не хотелось общаться с тем, кого собственный дядя называл «чудилой» и «тупицей». Несколько раз получив по спине палками и камнями, я перестал им навязываться. Ни обиды, ни злости я не испытывал, потому что не знал, что это такое. Я мог лишь видеть и запоминать эмоции, но понять их у меня не получалось.
Предоставленный самому себе, я бродил по деревне как неприкаянный и изучал окружающий меня мир так, как мог.
Однажды ночью мне никак не давала уснуть соседский щенок. Он без конца тявкал, скулил и выл, не давая мне провалиться в блаженный сон.
Решительно встав с постели, я оделся и вышел из дома. Завидев меня, щенок пару раз тявкнул и завилял хвостом.
— Хватит выть, а то шею сверну, — сказал я собаке.
Щенок тявкнул и замолчал, а я вернулся домой и лег в еще не остывшую постель, однако спустя несколько минут глупая собака снова начала выть.
Тогда я вернулся и сделал то, что пообещал. Вот только действовал не слишком осторожно, и меня заметил сосед, который вышел покурить. Он схватил меня за шиворот и, ругаясь, потащил к дяде.
Сонный и пропахший табаком и спиртом, дядя не сразу понял, что говорит сосед, но, проследовав за ним и увидев мертвую собаку, отвесил мне пощечину и в сердцах бросил:
— Да лучше бы ты помер вместе со своей матерью, чудовище! Будь добор, облегчи мою жизнь: сходи и убейся где-нибудь!
Сказав это, он вернулся в дом и заперся. Я же, постояв над телом щенка и толком не понимая, что плохого я сделал, развернулся и пошел к пруду, что раскинулся на краю деревни.
Убиться, так убиться, подумал я. Такого я еще не пробовал.
У пруда меня застал рассвет. Солнце только начало вставать из-за леса. Я представил, как прыгаю в пруд, как прохладная вода поглощает меня, и я больше никогда не смогу увидеть ни рассвет, ни закат.
У нормальных людей возникло бы сожаление, появился бы страх за свою жизнь, и они бы передумали умирать, но не я. Я ничего подобного не ощутил, и поэтому решительно прошел по мостику и упал в темную воду, поддернутую тиной.
Я не сопротивлялся. Позволил воде принять меня и утянуть на самое дно пруда. Но вдруг вместо того, чтобы тонуть, я начал всплывать. Какая-то неведомая сила схватила меня и потянула наверх.
Очутившись на суше, я откашлялся и открыл глаза. На меня смотрела девочка примерно моего возраста, может, чуть старше. С ее темных коротких волос капала вода и попадала на мое лицо.
— Живой? — спросила она.
— Да, — хрипло ответил я.
— Ну и слава богу! — выдохнула девочки и легла на землю рядом со мной. — Меня Алей зовут. А тебя?
Впервые кого-то интересовало мое имя. На мгновение я даже растерялся, а затем сказал:
— Демид.
Аля жила в городе. Она родилась в деревне, но вскоре ее родители переехали, и теперь привозили девочку иногда погостить летом у бабушки. Именно поэтому я никогда ее раньше не видел среди детей, но, даже если бы и увидел, она бы меня не заинтересовала. Ведь она бы тогда не смогла спасти мою жизнь.
Не могу сказать, что привязался к Але или что она мне понравилась, но интерес к ней у меня появился. К тому же, она пояснила мне много того, что категорически нельзя делать. Например, убивать себя, людей и домашних животных.
Первые несколько лет мы каждое лето проводили вместе, но однажды она не приехала. Ее бабушка Шура сказала, что Аля захотела в лагерь, но на следующее лето она точно приедет.
Баба Шура не соврала, и Аля действительно приехала, но не одна, а с подругой. Обо мне она даже не вспомнила и целыми днями веселилась на пруду с подругой. Я же наблюдал за ней издалека, решив не подходить к ней первым.
В старших классах она еще несколько раз навещала бабушку, и даже улыбнулась мне однажды, когда мы повстречались на дороге, ведущей к пруду. Мне бы тоже ей улыбнуться, как я учился перед зеркалом, но в тот момент все вылетело у меня из головы, и я лишь угрюмо кивнул ей, потупив взгляд.
В то лето я узнал от бабы Шуры, что Аля поступила в университет. После этого я решил, что через год перееду в город и поступлю туда, где учится Аля. Так я и оказался там, где был сейчас. Вот только Али здесь уже не было…
— Последний шарик! — воскликнула Катя, вырвав меня из воспоминаний. — И все готово!
Я показал ей большой палец и принялся собирать пустые пакеты и коробки от игрушек. Катя же взялась подметать пол, который был усеян блесками и опавшими елочными иголками.
Закончив с уборкой, я попрощался с Катей, которая осталась ворковать с детьми, и отправился домой.
Несмотря на то, что я уже второй год жил в городе, прописан я был в деревне, которая располагалась в относительной близости. Из-за этого прискорбного обстоятельства при поступлении в университет мне не выделили комнату в общежитии, а так как я не хотел жить в доме с больным и раздражительным дядей-алкоголиком, то у меня был всего один вариант: снимать жилье. Стипендия была маленькой, поэтому мне пришлось найти себе подработку, чтобы оплачивать однушку на окраине города, которая не видела ремонта со времен Брежнева.
Ко всему прочему, я еще находил время на волонтерство, потому что вычитал в одной книге про алекситимию, что это может быть весьма полезно таким людям, как я. Вот уже почти два года прошло, а пользы я пока не ощутил. Возможно, она скрытая, и понять, есть ли она, я так никогда не смогу. Именно эта мысль не давала мне бросить эту безвозмездную деятельность.
С самого детства мне нравилось планировать весь свой день и четко следовать расписанию. Сначала я составлял его на бумаге и по часам приступал к выполнению