Маленький научно-фантастический роман
1.
Игнатов очутился в Больших Енотах впервые. Ревизор Главклейуправления, он был послан на проверку финансовой деятельности местного клеевого завода.
Командировка была пустяковая, за два дня Игнатов с делами справился — и теперь коротал летний вечер, бездумно и раскованно гуляя по городу. Большие Еноты чрезвычайно нравились ему обилием деревянных феодальных домишек, кривобоких огородиков, большеглазых кошек, венчающих тесовые ворота. Центральная площадь, вся в помпезных официальных зданиях, напичканных местными функционерами, от райкома до правления Общества Красного Креста и Полумесяца, была скучно заасфальтирована, зато во все стороны от нее разбегались расчудесные корявые улицы, уставленные лохматыми тополями и мощенные настоящим дореволюционным булыжником. Не хватало лишь ломовых извозчиков — их тут, как и во всей нашей стране, заменили серые, запыленные «КамАЗы».
Впрочем, в этот лирично-закатный час машин было мало. Город облепила чрезвычайная тишина, как на экзаменах, только вдали, в туманной низине за клеевым заводом, кричали — не поймешь — то ли утки, то ли лягушки, да изредка из-за штакетника нечленораздельно выражалось чье-то подвыпившее мурло. Боженька включил на небосводе первые бледные звезды.
Вдруг, отшвырнув тишину, немыслимый кузнечный грохот и звон обрушились на Игнатова. Он завертел головой, ожидая встречи по крайней мере с эскадроном Медных всадников, однако из-за угла вывалился обычный грузовичок, от которого и исходил этот безумный грохот. Грузовичок пронесся мимо. Тут какой-то предмет отделился от него и, продолжая громыхать, угрожающе, как бомба террориста, подкатился к самым ногам Игнатова.
Машина облегченно растворилась в сизых сумерках. Игнатов вгляделся в предмет. Это была круглая гиря с обрывком веревки на ручке. Игнатов гирю потрогал, приподнял. На мгновение ему показалось, что держит живое существо — поверхность гири на ощупь была теплой.
Скорее всего местные юные лоботрясы привязали гирю к машине, чтобы насладиться какофонией звуков, и своего достигли. И неудивительно, что металл нагрелся: он бы, вероятно, в дальнейшем раскалился добела, только вот не выдержала веревка.
И все равно Игнатова не покидало ощущение одушевленности гири. Он почувствовал к ней легкую отцовскую жалость.
Опустив гирю на землю (тяжелая, килограммов пятнадцать будет), он присел на корточки, погладил ее по крутому шершавому боку и спросил:
— Что это ты на ночь глядя шалберничаешь? Не стыдно? А где твой дом?
Гиря отрешенно молчала. Игнатов вздохнул и собрался уходить. Но пронзительная одинокость гири не давала ему покоя. Он отвязал обрывок веревки и снова погладил гирю, как приблудную собаку:
— Что ж будем делать-то, а?
И тут он вспомнил своего непосредственного начальника генфина Тимошина. Отправляя Игнатова в очередную командировку, Тимошин всегда чуть заискивающе просил:
— Ты там, Игнатов, посмотри, может, чего интересного подвернется… Страсть люблю необычные сувениры, местные изделия. В смысле денежных затрат не беспокойся, я рассчитаюсь, если что.
И Игнатов привозил ему: из Кирова — дымковских коников, из Гомеля — стеклянных чертей, деревянные ложки из Рязани, берестяные туески с Псковщины. Тимошин радовался, как дитя, восторженно благодарил.
— Ну-ка, привезу я Тимошину большеенотскую гирю, — подумал вслух Игнатов. — Чем не сувенир? Тяжело, правда.
Но всего-то вещей у него — молодого и сильного — было: кошелек да полупустой командировочный портфель, Гиря в этот портфель поместилась бы запросто. Ну, так как?
Игнатов решился. Подхватив гирю, он ровным солдатским шагом направился к гостинице.
2.
На обратном пути в Москву случился инцидент.
Игнатову досталось пустое купе. Поскучав, посидел он у окошка, затем переоделся в спортивное и приготовился было вспорхнуть на верхнюю полку, покемарить, но тут поезд подкатил к большой станции и в купе ввалились двое — тоже с портфелями, тоже, видать, из племени командированных. Вежливо-бегло поприветствовав Игнатова, они, не теряя времени, повытаскивали из портфелей духовитую снедь и большую — ноль семьсот пятьдесят — черную бутыль коньяку.
— С нами, — пригласил один из спутников, в очках, подпертых румяными щечками.
— Ничего, спасибо, я полежу, — ответил, согласно ритуалу, Игнатов и поднялся, снова готовый взлететь на полку. — А вы располагайтесь, двигайтесь к столику, пожалуйста.
Он с удовольствием присоединился бы к компании, да и чувствовал, что в конце концов присоединится, но правила приличия требовалось соблюсти.
— Не из вежливости вас зовем, а в силу необходимости, — пояснил второй, помоложе, но и полысее румяного. — На двоих такая сударыня великовата, — он показал на бутылку, — а ведь, начав, не остановишься. Значит, в столицу нашей родины уставшими прибудем. А вы поможете — и все о’кей будет, норму соблюдем.
— Ну, разве что так, — заулыбался Игнатов, — тогда что ж… К сожалению, ничего от себя предложить не могу. В смысле закуски.
— А вам — мало? — спросил тот, что помоложе, кивнув на достаточно обильный стол. — Помидорчики, огурчики, колбаса. Пирожков вот на вокзале досталось. Вы что — обжора?
— Неудобно просто, — объяснил Игнатов.
— A-а! А завтра мы в вашем положении окажемся, — успокоительно сказал очкастый. — Не при карточной системе живем, шелуха все это. Давайте. Давай, Ян.
Ян — который помоложе, но лысее — отвинтил колпачок бутылки, расставил стаканы.
И тут поезд рывком тронулся со станции. Все качнулись, а с верхней полки свалился портфель Игнатова и обрушился на столик. Поскольку недра портфеля скрывали сувенир для генфина, «сударыня» разлетелась ко всем чертям. Вдребезги.
Спутники, играя желваками на скулах, счищали с мокрых брюк блестки стекла. Багровый Игнатов жалко извинялся.
— Что у вас там в портфеле? — сухо спросил Ян, — Кирпичи? Золотой слиток?
— Гиря.
— Как гиря? Зачем?
Игнатов не успел придумать что-нибудь убедительное и честно сказал:
— Просто гиря. Везу для одного товарища, в подарок.
— Пойдем, Саня, покурим, — сказал Ян. — Откройте окно, а то за ночь коньячным духом насквозь пропитаемся. Жены на порог не пустят.
Краем уха Игнатов услышал реплику Яна из коридора:
— Чокнутый, что ли? Ему бы по кумполу лучше гирей-то этой… Игнатов, все еще пылая, залез на полку и притворился спящим. «Действительно, обалдуй с гирей», — подумал он.
В Москве расстались, не попрощавшись. Коньяком ни от кого не пахло. Жены пустят.
3.
А Игнатов жил один. Жены у него не было.
То есть была, но раньше. Звали Светой. Она ушла к молодому талантливому не то стоматологу, не то терапевту. Однокомнатную квартиру оставила Игнатову: у терапевта своя была, двухкомнатная. Ему она досталась от первоначальной жены, которая уехала с полюбившимся ей подполковником в энский военный округ.
Субботним радостным утром Игнатов притащился со своей гирей домой, умылся, интеллигентно сварил себе черного кофе и только потом вытащил гирю из портфеля и впервые внимательно изучил ее: вся грязно-ржавая,
