Книга Дочка папы Карло - Кира Страйк

Самый страшный день в своей жизни — 15.05.2019. - я запомнила в мельчайших деталях. В этот вечер я нашла отца мёртвым прямо в мастерской. Медицинское заключение — инфаркт.

Начался тяжёлый этап моей жизни. Бесконечные визиты соцопеки, проверки, наблюдение за каждым шагом. Больше всего я боялась в шестнадцать лет оказаться в детском доме.

Ради того, чтобы убедить надзорные структуры в своей самостоятельности, пришлось упереться, подтянуть учёбу и вести себя такой паинькой, какой сроду не была. Финансовых трудностей я не испытывала. Руководство с отцовской работы очень по-человечески отнеслось к моему положению и организовало какие-то выплаты, в которых я ничего не поняла, но была страшно благодарна за помощь. Кроме этого полагалась пенсия по утрате кормильца. И потом, мне осталась наша маленькая квартира, которую я содержала в безупречной чистоте.

В общем, удалось убедить государство в собственной ответственности и независимости, и постепенно от меня почти отстали. Посещения сироты раз в месяц, после ежедневного мурыженья дома и в школе, можно было назвать уже прямо-таки свободой.

Последней работой папы, из той её части, что он занимался "для души" — было необыкновенной красоты старинное зеркало. В резной деревянной раме его не хватало двух фрагментов. При каких обстоятельствах они были утрачены — не известно, но хозяин диковинки, отдавший раритет отцу на реставрацию и восстановление, утверждал, что когда-то оно украшало один из залов самого Института благородных девиц.

Как-то Михалыч, приехав ко мне, чтобы передать деньги от коллектива, сокрушённо покачав головой, посетовал на то, как жаль, что отец так и не успел закончить работу.

— Равных ему в этом деле не было и нет. — говорил он, — Из мужиков ведь так никто и не рискнул взяться за такую тонкость.

Я помнила это зеркало. Массивная рама его и в самом деле было выполнена в изумительно искусной технике. И тут я, сама того не ожидая, попросила разрешения у мастера закончить папин труд. С моей стороны это выглядело, прямо скажем, самоуверенно.

— Дядь Серёж, позволь, а? В память о папе. — уговаривала я, пугаясь собственной смелости.

Но то, что это была его — моего папочки работа, придавало храбрости и неодолимого желания довести начатое до конца.

Сергей Михалыч не устоял под натиском аргументов и мольбы, застывшей в моих глазах. К тому же, дочка папы Карло и в самом деле неплохо владела инструментом и обладала наследственным терпением и кропотливостью в работе. (Правда, только именно с деревом.) Разрешение было получено.

— Смольный. Надо же. Обалдеть, как интересно. - осторожно трогая раму рукой, размышляла я, разглядывая это антикварное чудо, — Неужели когда-то, вот так же, как и я сейчас, в него смотрелась какая-нибудь молоденькая институтка?

С этой эпохой я была немного знакома благодаря усилиям отца. В детстве он с прямо-таки маниакальным усердием заставлял меня читать русскую классику. И вообще читать. Не менее полутора-двух часов в день. Ещё и поэтому было интересно прикоснуться к вещи такого старинного происхождения.

Знала бы я тогда, во что выльется для меня собственная настойчивость.

В общем, вооружившись папиными резцами, так и лежавшими до сих пор в его маленькой мастерской, я потихоньку взялась за работу. Испортить дорогую, в том числе и в историческом плане вещь было бы непростительно, к тому же время для этого находилось только после школы — поэтому дело продвигалось медленно.

— Ну как? Получается? — заглядывая ко мне после рабочего дня, обычно спрашивал Сергей Михалыч.

Заказчик уже давно утратил остатки терпения в ожидании своего раритета, но меня никто не торопил.

— Хорошо! Вот, что значит папина дочка! — одобрительно цокал языком мастер и шёл домой.

А я оставалась возиться с деревом, представляя себе то, как бы отец выполнял тот или иной элемент, как бы он его "состарил", как бы полировали его чуткие пальцы каждый завиток.

И вот настал тот вечер, когда реставрация была завершена. На мой взгляд получилось отлично. Найти "вставыши" можно было лишь при условии, что ты знаешь, где они заняли своё место.

— Неужели это сделали мои руки? — думала я, ещё раз оглаживая раму, пытаясь нащупать места стыка, — Папка, ты бы мной гордился.

В этот момент неожиданно показалось, что моё собственное отражение в зеркальной глади слегка подёрнулось пеленой. Придерживая зеркало одной рукой, я другой попыталась отереть затуманенные подступившими слезами глаза, решив, что причина наваждения именно в этом.

Однако "стереть" морок так и не получалось. Более того, сквозь завесу дымки на моих изумлённых глазах отчётливо проступал длинный, ярко освещённый коридор с блестящим светлым каменным полом, не имеющий ничего общего с окружавшей меня мастерской.

Я даже неуверенно оглянулась назад и в ту же секунду, не успев ни осознать, ни особо испугаться происходящего, потеряла сознание.

* * *

Очнулась в какой-то странной больнице. То, что это именно лазарет — было понятно по характерному запаху и обстановке помещения.

Длинная комната со светлыми стенами, простенькими полотняными занавесками и деревянным полом. Несколько низких, аккуратно заправленных кроватей, из которых занята только одна. Мной.

— Что за провинциальный антураж, и как я сюда вообще попала? — думала я, ощупывая голову и нудно саднившие шею и грудь.