Я люблю отца и никогда его не ослушаюсь, но я терпеть не могу математику и не хочу, чтобы меня называли «господин инженер». В мечтах я специализируюсь по литературе, изучаю древнегреческую философию, теорию эволюции, марксизм, психоанализ, ирфан и буддизм. Или же занимаюсь кино и становлюсь сценаристом либо режиссером — человеком, которому есть что сказать.
Я живу с родителями в районе для среднего класса. У нас обычный иранский дом со скромным двориком, большой гостиной и хозе — маленьким бассейном перед домом. В нашем квартале, как и везде в Тегеране, дома примыкали бы друг к другу, если бы не высокие стены между ними. В нашем доме два полноценных этажа, и моя комната занимает небольшую часть третьего, то есть находится в надстройке возле широкой террасы, с которой на крышу ведут массивные стальные ступени. Наш дом самый высокий и выходит на южную сторону.
— Я бы и даром не стала жить в доме, выходящем на север, — любит повторять моя мать. — У них не бывает солнца. И от этого размножаются микробы.
Она так и не закончила среднюю школу, однако обсуждает вопросы здоровья с апломбом выпускника Гарварда. У нее есть лекарства от любой хвори: травяной чай для излечения депрессии, настойка верблюжьей колючки для дробления камней в почках, цветочный порошок от насморка, сушеные листья, уничтожающие угри, и пилюли, помогающие вырасти вышиной с дерево, хотя в ней самой росту без обуви всего пять футов.
Покой летней ночи уходит, для семей начинается новый день, и наш переулок заполняется детьми всех возрастов. Мальчишки, гоняя дешевые пластиковые футбольные мячи, кричат и шаркают ногами, а девчонки, переходя от дома к дому, занимаются обычными для девочек делами. Женщины собираются кучками, и по тому, кто с кем стоит, можно определить, кто кому нравится. Ахмед разделяет эти сборища на три группы: восточный, западный и центральный комитеты по сплетням.
Ахмед — высокий худощавый паренек с ослепительной улыбкой на смуглом лице. Его сильное и стройное тело, твердые черты лица и яркие карие глаза опытному взгляду моей матери представляются олицетворением здоровья. Его любят в нашей округе, ведь он такой забавный. Я говорю ему, что если бы он более серьезно относился к своему Богом данному таланту, то мог бы стать великим комиком.
— Да, более серьезно, — откликается он. — Я могу стать самым серьезным клоуном в стране!
Я знаю Ахмеда с двенадцати лет, когда наша семья переехала в этот район. Мы впервые встретились в школе. Меня избивали три драчуна. Другие мальчишки стояли и смотрели, и только Ахмед бросился на выручку. Эти парни были большими и противными, и, несмотря на героические усилия, нам обоим сильно досталось.
— Я Паша, — представился я потом.
Ахмед улыбнулся и протянул руку для пожатия.
— Из-за чего случилась драка? — спросил он.
Я рассмеялся.
— А ты не знал? Зачем тогда вступился за меня?
— Трое против одного! Я этого не выношу. Конечно, я знал, что они нас одолеют, но это, по крайней мере, не так несправедливо, чем когда трое колотят одного.
Я сразу понял, что Ахмед навсегда станет моим лучшим другом. Меня покорили его отвага и доброта. Это происшествие связало нас и побудило моего отца, экс-чемпиона по боксу в тяжелом весе, учить нас боксу — к вящему ужасу матери.
— Ты приучишь их к насилию, — попрекала она отца, но тот был непреклонен.
Чтобы исправить положение, она повадилась поить меня желтоватой жидкостью с запахом конской мочи в жаркий летний день.
— Это поможет смягчить то, что отец делает с твоим характером, — уверяла она.
Мне нравился бокс, но мамино лекарство едва не заставило меня бросить занятия.
Через несколько месяцев тренировок наши удары стали твердыми, то есть короткими и быстрыми, а когда нужно — тяжелыми, и я захотел сразиться со школьными драчунами. Отец узнал о планах мести и вмешался.
— Садитесь, господин Паша, — сказал он однажды после тренировки.
Потом указал на Ахмеда.
— Присоединишься к нам?
— Конечно, господин Шахед, — ответил Ахмед.
И прошептал мне на ухо:
— Похоже, мы влипли, господин Паша!
— Когда мужчина осваивает бокс, — задумчиво начал папа, — он вступает в братство атлетов, никогда не поднимающих руку на людей слабее себя.
Мама бросила свои дела и встала рядом с отцом, храня строгое выражение лица.
— Но, папа, если мы не побьем людей слабее себя, то кого тогда нам бить? — спросил я в изумлении. — И, как бы то ни было, разве не глупо нарочно выбирать более сильных соперников?
Папа изо всех сил старался не смотреть на маму, а она впилась в него взглядом, как тигрица, выслеживающая оленя перед последним решительным прыжком.
— Я учил вас боксировать для самозащиты, — пробормотал он. — Не хочу, чтобы вы напрашивались на драку.
Мы с Ахмедом не могли поверить своим ушам.
— Я хочу, чтобы вы пообещали мне, что всегда будете чтить устав нашего братства, — настаивал отец.
Мы замешкались.
— Хочу, чтобы вы пообещали, — повторил он, повысив голос.
Итак, мы с Ахмедом нехотя вступили в братство атлетов, никогда не избивающих драчунов, которые расквашивают физиономии мальчишек слабее себя. В то время мы, разумеется, не подозревали, что такого братства не существует.
— Ираджу повезло, что твой отец заставил нас пообещать, — сказал Ахмед, и мы оба рассмеялись.
Ирадж — мелкий неряшливый парнишка с длинным острым носом и загорелым, как у индийца, лицом. Он очень умный, у него самые хорошие оценки в нашей школе. Он любит физику и математику, два предмета, которые я больше всего ненавижу.
Я уверен, что Ираджу нравится старшая сестра Ахмеда: когда она идет по переулку, он не может оторвать от нее глаз. Все знают, что нельзя влюбляться в сестру друга, как если бы она была девушкой из другого района. На месте Ахмеда, если бы я застукал Ираджа, как тот глазеет на мою сестру, я бы ему наподдал. Но я не Ахмед.
— Эй, — кричит он, стараясь не улыбаться, когда видит, что Ирадж вздрагивает, — перестань пялиться на нее, или я нарушу клятву, данную священному сообществу братства боксеров!
— Священное сообщество братства боксеров? — с улыбкой шепчу я. — Сообщество и братство — это почти одно и то же. Не следует использовать их в одном предложении.
— Ох, заткнись, — смеется Ахмед.
Ирадж — чемпион по шахматам в нашем квартале. Он настолько силен, что никто не хочет больше соревноваться с ним. Когда мы гоняем мяч в переулке, он играет в шахматы сам с собой.
— Кто выигрывает? — ухмыляется Ахмед.
Ирадж не обращает внимания.
— Ты когда-нибудь побивал сам себя? — спрашивает Ахмед. — А мог бы, знаешь, не будь ты чертовски занят моей сестрой.
