и мраморная лестница, и шелковый ковер ручной работы были покрыты толстым слоем пыли. На полу были отчетливо видны протопанные ею дорожки: от лестницы к кухне, из столовой в гостиную, от входной двери до гаража. Они пересекались и снова расходились в сторону неровными лучами, образовывая причудливую магическую гексаграмму.
Через грязные разводы оконных стекол и пыльные серые занавески в дом с трудом пробивались лучи июньского солнца. Они не отражались в хрустальных подвесках люстр и не бликовали на мутных стенках аквариума: она давно не мыла окна, а в аквариуме еще год назад забарахлила система очистки; сейчас в зеленоватой воде неспешно плавали экзотические рыбки из пластмассы.
– Милый мой, мне так плохо без тебя, так одиноко… я больше не могу … – прошептала ОНА.
И снова ей никто не ответил. Уже много лет дом безмолвствовал. ОНА села на диван, закрыла лицо руками и горько заплакала.
***
С тех пор, как три года назад умер муж, ее жизнь потеряла всякий смысл. Похороны прошли, как в страшном сне. Накачанная лекарствами, она вообще не понимала, что происходит. Во время отпевания потеряла сознание, ее вынесли на свежий воздух. На кладбище вырывалась из рук державших ее друзей и выла, как сумасшедшая. Когда гроб с телом мужа опускали в яму, снова упала без чувств. Глаза от слез опухли так, что она ничего не видела. Поминки помнила плохо.
Потом были девять и сорок дней. Снова собрались родственники и друзья. Они говорили добрые слова об усопшем и, как могли, ободряли женщину. Она их не слышала. Сидела, уставившись стеклянным взглядом в одну точку и твердила «Я не верю». А потом все разошлись, дочка с мужем и детьми вернулись к себе домой, а она осталась один на один со своим горем.
На работе отнеслись с пониманием к ситуации и предложили ей пойти в отпуск. Она категорически отказалась. Она боялась оставаться одна, особенно в родном доме. В нем все напоминало о муже. Каждый вечер, приходя домой, она ждала, что сейчас откроет дверь и увидит его. Он примет у нее сумку и поможет снять пальто. Но чуда не происходило, и сердце сжималось от боли и одиночества.
Приготовленные для стирки рубашки мужа она принесла обратно в спальню и положила рядом с собой на кровать. По вечерам обнимала их и, уткнувшись лицом в родной запах, снова и снова плакала. Ей постоянно слышался шум его шагов или тихое покашливание, иногда казалось, что он включает на первом этаже телевизор или открывает на кухне холодильник. В такие мгновения она замирала и прислушивалась. Но в доме было тихо.
Каждую субботу она ездила к мужу на могилу и подолгу сидела около нее на скамеечке. Помня строгие наказы пожилых людей «не беспокоить усопшего», никогда не причитала. Конечно, сдержать слезы было нелегко, но она старалась плакать беззвучно. А еще рассказывала мужу последние новости. Она обсуждала с ним последние новости, делилась переживаниями о работе, зачитывала эсэмэски от дочери и показывала на экране планшетника фото подросших внуков. Со временем разговаривать с умершим мужем вошло в привычку.
На кладбище она обычно сидела допоздна, совершенно не боясь темноты. Напротив, она была готова к встрече с кем угодно «оттуда», чтобы поговорить о муже и узнать, как он «там». Если бы она могла воскресить мужа, то сделала бы это, не раздумывая ни секунды. И не важно, каким бы он стал. Она согласилась бы на любое колдовство и продала бы душу кому угодно, только бы увидеть его еще разочек, только бы услышать его родной голос.
Много раз с территории кладбища ее и некоторых других припозднившихся посетителей выводили ночные сторожа. Она садилась в машину и ехала в пустой дом, не представляя, чем там можно заняться. Она садилась на диван и раз за разом просматривала фильмы, сделанные в путешествиях. Когда на экране появлялся муж, она включала стоп-кадр, подолгу смотрела в родные глаза с легким прищуром и гладила его по голове и лицу. А потом ложилась в одинокую постель, обнимала его рубашки и горько плакала.
Так прошел год. Земля на могиле уже осела, и она привела ее в порядок, поправила ограду и заказала мраморную плиту. На вопрос каменщика, почему на плите под именем и датами осталось так много пустого места, ответила «Это для меня».
Все. Делать ей было больше нечего и не для кого.
Первое время она еще убирала и поддерживала в доме чистоту. Потом перестала делать и это. Дочка с мужем и детьми жили в Европе, у зятя был долгосрочный контракт с какой-то фирмой. Вернуться на родину они должны были только через несколько лет. Пару раз она летала к ним в гости, пытаясь обмануть себя, что муж остался дома и встретит ее по приезду. То же самое было и с друзьями. Она не приглашала их к себе, предпочитала ездить в гости к ним. И снова убеждала себя в том, что муж ждет ее дома.
Так прошло еще два года. Она перестала за собой следить, забыла дорогу в спортивный зал и салон красоты. Выплаканные глаза покраснели и запали, она их не красила, надевала затемненные очки. На лице залегли глубокие морщины, в волосах появилась проседь, ей было все равно. Многочисленные эффектные костюмы и платья, которые когда-то выгодно подчеркивали ее полную грудь, тонкую талию и крутые бедра и очень нравились мужу, пылились в гардеробной. Там же в коробках валялись туфли на шпильках. Их сменили бесформенные балахоны и обувь на низком каблуке, больше похожая на галоши.
А еще она стала прикладываться к бутылке. Не каждый день, нет, только по выходным, но алкоголь стал ее верным спутником по жизни. С ним действительность не казалась такой страшной, да и засыпалось легче. О внешности она не думала. Производить впечатление ей было не на кого. Мужа не было, а вариант завести другого мужчину она не рассматривала.
В результате за три года она набрала двадцать килограммов лишнего веса и постарела на десять лет, превратившись в свои пятьдесят с небольшим в неопрятную седую толстуху.
***
В свое время они с мужем сделали в доме очень качественный ремонт. За отделку можно было не переживать – паркет, мрамор, обои и покраска обещали послужить еще долго. Но иногда текли краны, перегорали лампочки и ломалась техника. Муж справился бы со всеми этими мелочами за пять минут, ей же приходилось вызывать мастеров, зачастую обычных неумех. За
