Однако немного позже начало происходить что-то неладное: Елизавета Михайловна стала избегать других людей, из-за чего ее редко можно было увидеть за пределами участка Семена Степановича. Перестала она и общаться со своими подругами и соседями, тем самым проводя больше времени наедине с собой. Под блестящими голубыми глазами Елизаветы Михайловны, некогда наполненными беззаботностью и легкостью, вдруг появились темные широкие круги, а ее губы с каждым месяцем становились все тоньше и тоньше. Кожа Елизаветы Михайловны постепенно бледнела, ее темные длинные волосы все больше приобретали пепельно-серый оттенок, благодаря чему казалось, что девушка выглядела немного старше, чем она была на самом деле. Все чаще из ее дома вечером слышались крики и плачи, прерываемые грубым железным басом Семена Степановича — стало ясно, что каждый день Чапский безжалостно колотит свою собственную жену.
Страшно себе представить, что тогда ощущала эта невинная хрупкая женщина! Да и кто бы смог спасти ее несчастную душу, вытащив ее из этого беспросветного ада? Кто бы смог по-настоящему помочь ей, когда родители Елизаветы Михайловны уже давно вечно дремлют в сырой могиле, и никому, кроме них, не было дела ни до нее, ни до всех ее переживаний и проблем? Какого было каждый день выслушивать бесконечно обидные ругательства, летящие из уст человека, имеющего право называться твоим “мужем”? Какого было терпеть его выходки, приносящие как моральную, так и физическую боль?
Вероятно, единственным островком спокойствия для Елизаветы Михайловны было время, когда Семен Степанович уходил на медвежью охоту в лес, где в один прекрасный день решил поохотится и я.
Помнится мне, это был холодный январский денек — солнце тогда светило ярко, а от того снежный ковер весело искрился и блестел, придавая зимнему пейзажу некое праздничное настроение. Снег был повсюду, ведь ночью шел обильный густой снегопад, из-за чего везде лежали глубокие сугробы, полностью укутавшие седым одеялом всю земляную поверхность. В воздухе еще царил жесткий мороз, приятно пощипывавший мой нос и щеки, окрашивая их в ярко-розовый цвет. Я пробирался через заснеженные кочки, опираясь на свое старое ружье, в то время как передо мной то подпрыгивая, то снова принюхиваясь шагала моя собака. Окинув взглядом окружающие меня замшелые морщинистые стволы, я решил немного изменить свой маршрут повернув влево, дабы выйти на небольшую полянку, на которой часто можно было встретить рябчиков, чье аппетитное мясо как раз являлось главной целью моего похода. Тем не менее, пройдя несколько метров сквозь плотные заснеженные кустарники и широкие канавки, я осознал, что моя дорога становилась все более непроходимой, мороз свирепел и чуть ли не сковывал мои движения, заставляя слабеть мои мышцы. Тогда-то я и решил передохнуть и уселся на близлежащий трухлявый пенек, внимательно осмотрев здешние просторы. К сожалению, просидеть там мне удалось недолго: по прошествии пяти минут я ощутил, как пушистые снежные хлопья медленно посыпались с сереющих облаков, что сподвигло меня продолжить свой путь.
Пройдя быстрым шагом приблизительно полмили, я все-таки добрался до той самой заветной поляны. Перед моим взором предстала типичная заснеженная лужайка, где порой проскальзывали лазурные кончики хвойных сосновых веточек, окутанные студеным ледяным покровом. Везде царила незыблемая тишина, лишь изредка прерываемая скрипом ветхих стволов наклоняющихся деревьев. Еще раз обведя взглядом эту картину, я стал глубже присматриваться в поисках дичи, пока я не заприметил какую-то темную точку, лежащую неподалеку от меня. Думая, что это сидящий в снегу рябчик, я взял в обе руки ружье и прицелился на силуэт внимательно прищурившись. Будучи полностью уверенным в том, что моя желанная цель находится прямо перед моими глазами, я посмотрел на свою собаку, чтобы дать ей команду фас, после чего я бы выстрелил в испуганного улетающего рябчика, пополнив свою ношу тушкой этой беспомощной птицы. К моему удивлению, мой пес даже не пригнулся и не стал принюхиваться, наоборот, он почему-то выпрямился и застыл, молча уставившись на ту самую точку. При всем этом моя гончая перестала выполнять все мои приказы, точно намеренно игнорируя меня, ее хвост перестал энергично вертеться, а ее глаза будто бы похолодели, из-за чего с ее стороны чувствовалась некая задумчивость и безразличная неприветливость.
Внезапно, резко изгибаясь и напряженно пофыркивая, она сломя голову рванула вперед, с невиданным лаем кинувшись сквозь горбатые кочки и замерзшие сугробы в направлении сей загадочной тени. Я пребывал в полной растерянности от увиденного, потому я бессознательно побежал за своим компаньоном, хаотично спотыкаясь и чуть ли не падая. Наконец, с трудом приближаясь к силуэту, я заметил, как он постепенно прорисовывался, и некоторые его части из аморфных очертаний все-таки превращались в ясные точные образы и формы. Нет, это был отнюдь не рябчик. При более детальном анализе и как нельзя более точном понимании происходящего я осознал, что это было тело лежащего в снегу Семена Степановича Чапского.
Мой вывод подтверждало множество весомых доказательств: та самая темная кудрявая борода, в которой застряло несколько твердых тяжелых льдинок и свежий пушистый снежок, приподнятый кверху нос и сухие висячие щеки, измученные свирепым холодом январской погоды. Но самое главное — глаза! Это была, пожалуй, наиважнейшая улика! Те самые янтарные хищные глаза, что всегда смотрели на мир с безмерной напыщенностью и гордостью, глаза, что так ярко светились от всеобъемлющего ощущения полной победы и безнаказанности, почему-то бесследно потухли, будто бы покорившись какому-то безжалостному чувству, забыв про все свое заносчивое превосходство и гордыню. Теперь же они безжизненно смотрели на небо, и делали это настолько искренне, настолько чисто, что от этого сердце послушно замолкало, подчиняясь силе этого удивительного взгляда. Очевидно, Семен Степанович был мертв. Вероятно, причиной смерти была атака медведя шатуна, о чем свидетельствовали глубочайшие порезы, расположившиеся по всему телу, а также розоватые следы медвежьих лап. Кровь была повсюду: свежие пятна особенно были видны на морщинистом лбу и на покусанных пальцах, при этом на слегка разодранном животе они приобретали багровый оттенок. Труп Семена Степановича лежал на спине звездочкой, окружавший его бездыханное тело красноватый снег был особенно взъерошен и рыхловат, тем самым напоминая о жестокой битве, в которой одержать победу Чапский не сумел, расплатившись за свое поражение собственной жизнью.
Я печально разглядывал покоившегося мертвеца. Душа моя была опустошена, и я попросту не знал, что мне делать дальше. Оставлять погибшего в лесной глуши просто так мне совсем не хотелось, с другой стороны, тащить его в одиночку через непролазную чащобу никак не представлялось возможным. В конечном итоге я решил вернуться в поселок, чтобы позвать кого-нибудь на помощь и вынести тело из лесу, вместе с
